Непокорные - [23]

Сергей не интересовался политикой. Он отвернулся и перевел свое внимание на соседей слева. Было заметно, что Аня и Никита давно нашли общий язык и нравились друг другу. Они болтали без остановки. «Вы когда нибудь бывали в Берлине?» Глаза Никиты ласкали девушку. Он сидел так близко, что почти касался ее. «Нет,» она игриво улыбнулась и вздернула подбородок. «Вы приглашаете?» В ответ Никита надул щеки и вылупил глаза. «В Берлине русских больше, чем в Москве и Питере. Там есть район Шарлоттенбург, где никто уже не говорит по немецки. Это видимость, Анечка, что в Берлине еще остались немцы, они давно покинули город, правда, этого сразу не разберешь, потому как все в немецком платье, котелках или фетровых шляпах, и курят сигары; но если пожелаете разобраться, то подойдите к любому на улице и спросите Was ist daß? Oн не поймет, подпрыгнет на месте и что есть мочи завопит Караул!» Они долго и от души смеялись, как смеются только в юности, когда все кажется легко и безоблачное будущее манит счастьем. «Почему вы ничего не кушаете? Вам у нас не по душе?» Аня подвинула гостю розетку с вареньем. «Что вы, у вас очень хорошо.» Серьезность вернулась к нему; он схватился за голову. «Понимаете, после того как нас выслали из Советского Союза в 22-ом году, папа открыл издательство в Гамбурге. Печатать в общем то было нечего, но заказы мы всегда искали. Вот однажды приезжает партийный товарищ из Ленинграда, достает из портфеля рукопись и просит срочно опубликовать отдельной брошюрой его работу о построении социализма в одной стране. Папе нужны деньги и он скрепя сердцем заказ взял. Теперь наши на него дуются, говорят «Красным вы стали, г-н Калошин». А нам просто на жизнь не хватает, вот и весь сказ.» Никита замолчал и резким движением опрокинул в себя рюмку водки. «Ничего, все образуется,» он закусил огурчиком. «Давайте я вам расскажу как мы тараканов в нашей квартире в прошлом году мышьяком морили.» «Wes Brot ich ess, des Lied ich sing; Чей хлеб я ем, того песню я и пою», перебил его Сергей, цитируя немецкую поговорку. «Твоему родителю следует быть осмотрительнее. Неровен час наши эмигранты примут его за советского агента и подожгут его типографию. Каких только случаев не бывает!» Сергей облокотился поудобнее и задумчиво посмотрел на своего приятеля. «Никто не любит информаторов в своих рядах. Не обязательно красных. Белые эмигранты это большая семья; мы верим друг другу; нельзя нарушать доверие. У одного из наших, кого мы раньше считали нашим, выпало из кармана удостоверение полицейского осведомителя, как раз в тот момент, когда в полночь собутыльники вели его домой. Объяснить он не смог. За это на него так осерчали, что сделали ему очень плохо; кажется его там же и задушили.» Сергей потянулся к самовару и добавил кипятку в свою чашку. Со свежей заваркой аромат чая был упоительным. В то время на другом конце стола сноха со свекровью вели свой разговор. «Гляди, твоя сестра совсем от рук отбилась,» Матильда Францевна незаметно указала на хохочущую Наталью Андреевну. «Ты знаешь, кто ее ухажер? Они мне все представились, когда вошли, но я тут же все позабыла. Ох, старость не радость.» «Его зовут Эберхард Кунце, мама.» Прошептала Зинаида Андреевна прикрывая рот ладонью; она боялась быть услышанной. «Он работает механиком в авторемонтной мастерской. Они встретились на танцах в Майнингене месяц назад.» «Ишь какой видный из себя; сразу видно немец. Пусть держится за него, не упускает. Они хорошая пара.» Зинаида Андреевна безнадежно маxнула рукой. «Молод он для нее.» «Да что ты! Из себя такой серьезный и обстоятельный, и ведет себя солидно.» «Да, он тянется к правде и нашел ее у фашистов.» Непосвященная в перипетиях политической борьбы Матильда Францевна была озадачена. «Ну хоть бы и фашист, лишь бы человек хороший.» Она перевела взгляд на середину стола. «Кто этот взъерошенный, с рюмкой в руке?» «Это Никита Калошин, приятель Сергея. Его семья живет к северу от нас. Сергей говорил, что его родители материально нуждаются и не могут больше содержать его в университете.» «Многие из нас материально нуждаются. Пойдет работать — тогда доучится. Так проверяется человек.» Приподняв голову, она строго и важно посмотрела на Зинаиду. «Мы сами обеспечиваем себя. Мой брат берет с нас немного за это жилье; у нас есть работа и мы всегда сыты. Я оказалась права четыре года назад, когда уговорила вас переехать сюда. Германия добра к нам. Правительство нас не гонит и выдало нам постоянные документы. Мы легко прожили годы безработицы и гиперинфляции, работая у Вилли на ферме. Деньги дешевели каждый час, но нас это не касалось; Вилли платил нам купонами, которые мы отоваривали в лавке его компании. Наши старшие дети учатся в университете, а Аня пока с нами; она ходит в школу, но по выходным помогает нам по хозяйству; oна моя любимица. Мое сердце спокойно. Я очень стара, но рада, что умру на своей земле и среди своих.» Длинная тирада утомила старую даму и она прикрыла глаза.

Веселье продолжалось за полночь. Радиоприемник наигрывал пленительные вальсы, огненные танго и задорные фокстроты; все кто мог танцевать — танцевали; люди приходили и уходили; Магда и Вилли с внуками тоже зашли их поздравить; стало еще веселее. Летали конфетти и серпантин, хлопало шампанское, наполнялись бокалы и дым стоял коромыслом. Расшалившийся Эберхард залез на табуретку и под громкие аплодисменты собравшихся изобразил что-то из итальянской оперы. Забытая всеми Матильда Францевна дремала в своем кресле.