Непокоренный. От чудом уцелевшего в Освенциме до легенды Уолл-стрит: выдающаяся история Зигберта Вильцига - [27]

Наоми согласилась, и после череды мелких неприятностей – потерянные анализы крови, отсутствующий свидетель – они стояли в суде Пассаика, штат Нью-Джерси, перед единственным судьей, работавшим в канун нового, 1954 года. Зигги вынул из кармана ермолку – шапочку, которую носят религиозные евреи.

«Это гражданская церемония», – предупредил судья.

Зигги воздел указательный палец: «Я женюсь, я еврей, и я надеваю ермолку». Церемония продлилась всего несколько минут, затем Наоми позвонила отцу и объявила, что они с Зигги только что поженились. Джером был в ярости.

«Так-то я воспитал дочь! – заорал он в трубку. – Чтобы она не уважала родителей и наши еврейские традиции?»

«Но ты меня заставил, – ответила Наоми, – ты запретил нам сделать то, что обычно делают влюбленные пары».

«Ты беременна?» – требовательно спросил Джером.

«Нет, я не беременна, – ответила Наоми. – Мы даже не собираемся жить вместе, пока не встанем под хупой». Имелся в виду балдахин, под которым стоит пара иудеев во время традиционной религиозной брачной церемонии. Зигги и Наоми еще не прикасались друг к другу. Оба они хотели сначала пройти религиозную церемонию, чтобы упрочить свой союз.

Наоми молча ждала, пока отец перестанет орать в трубку. Зигги стоял рядом, не в силах как-то помочь. Наконец тирады Джерома закончились.

«Приходи домой, – сказал он Наоми. – Я улажу это с твоей матерью».

Однако все пошло не так, как нужно. Через три недели Зигги пришел в дом Сисселманов на шестнадцатилетие младшей сестры Наоми, Рейчел. Он позвонил в дверной звонок. Дверь открыла мать Наоми, Лоррейн. Увидев Зигги, она бросилась на него и ударила по лицу.

«Пошел вон! – закричала она. – Я не хочу тебя видеть!»

Ее схватил за руку один из гостей – раввин Гринстейн.

«Что вы делаете, миссис Сисселман! – сказал он. – Этот человек пережил Холокост. Вы должны его пригласить».

«Мне плевать! – визжала Лоррейн. – Выгоните его из моего дома!»

Вмешалась еще одна сестра Наоми – Соня: «Мама, оставь их в покое. Они уже женаты». Для Лоррейн Сисселман эта новость стала громом среди ясного неба.

«Ты шлюха!» – закричала она на Наоми и велела ей убираться из дома.

Наоми переехала к своей сестре Гарриет. Как-то вечером, почти два месяца спустя, зазвонил телефон. Это был отец.

«Можешь прийти в микве? – спросил он, подразумевая ритуальное омовение, которое совершают иудейки перед вступлением в брак. – На следующей неделе ты выходишь замуж».

Официальный прием состоялся 14 марта 1954 года в ресторане «Маленькая Венгрия» на Хьюстон-стрит в деловой части Манхэттена. За 12 долларов 95 центов на человека ресторан предоставил кошерное меню, пластмассовые цветы, аккордеониста и фотографа. Празднование вышло довольно неловким, потому что дядюшки и тетушки Наоми отказались разговаривать с Зигги, его сестрой Дженни, братом Эрвином и другими иммигрантами – родственниками Зигги, сидевшими на своей половине комнаты. Мать Наоми была в ярости. Родня, привыкшая к приступам Лоррейн, успокоила ее: разве не лучше, говорили они, обрести сына, чем потерять дочь? Наконец она сдалась. В доме Сисселманов было шесть спален. Зигги и Наоми сослали на чердак.

Только после свадьбы Зигги смог спокойно разговаривать с Наоми о своем прошлом. Он показал ей фотографии, которые его сестра Дженни сохранила от их прежней жизни в Кроянке. На одной фотографии шестилетний Зигберт стоял с огромным картонным кульком с него размером, полным фруктов и конфет. В то время родители часто дарили детям такие кульки перед первым походом в школу.

Но это были счастливые дни детства. А вот другие воспоминания из детства Зигги были не такими радужными. Он рассказывал Наоми, что часто играл с двумя мальчиками из христианской семьи Кронау, жившей по соседству. Те дразнили его за еврейство, а в 1936 году, когда фрау Кронау узнала, что вскоре всех евреев, включая Вильцигов, повяжут и вышлют, она начала «занимать» деньги у матери Зигги. Обе женщины прекрасно знали, что может случиться, если мать Зигги откажется предоставить ссуду. Если в то время нееврей доносил на еврея в гестапо по любому, даже самому надуманному поводу, это могло привести к аресту или чему похуже. Фрау Кронау понимала, что София Вильциг не будет настаивать на возврате долга, и продолжала систематически «брать взаймы».

«У мамы не было выбора, приходилось давать ей деньги, – говорил Зигги Наоми, – но она все же попросила кое-что взамен. У семьи Кронау была ферма примерно в 130 километрах от Берлина. Мама попросила фрау Кронау, чтобы, если дела для евреев пойдут совсем плохо, она приютила двух младших детей – меня и моего брата Эрвина – и спрятала на своей ферме. Фрау Кронау ничего не ответила насчет этого, зато вот что она сказала: “Полицейские все равно за вами придут, это просто вопрос времени. Оставь открытой заднюю дверь дома, чтобы я забрала твою шубу. Зачем она полиции?” Клянусь Богом, именно это она и сказала… У нас был еще один сосед, – продолжал Зигги, – польский крестьянин по фамилии Струцкий. Прежде чем уехать в Берлин, моя семья пряталась у него на ферме. Однажды он отвел отца в амбар и показал ему топор для забоя свиней. Струцкий сказал: “Если хочешь, прежде чем вас поймают, замучают и убьют, я могу отрубить головы всей вашей семье – одному за другим. Они даже ничего не почувствуют”. Отец ответил: “Наверное, это не очень хорошая идея”… Важно понимать, – сказал Зигги, – что Струцкий вовсе не был злодеем. Свое предложение он воспринимал как одолжение. В то время вообще было трудно понять разницу между хорошими и плохими людьми».