Неподдающийся - [93]

Ответил же я «полковнику» следующее:

— Моих родных, и в частности Итина, который повторил подвиг Матросова, — убивали до того, когда приходила пора получать очередные погоны!

Я встретил Жукова уже опальным в Кисловодске. Он шел по аллее прямо на нас: на меня и Героя Советского Союза — моего друга Илью Мазурука.

Последний быстренько отошел к клумбе «понюхать цветочки». Я не только поздоровался с Жуковым, но заговорил с ним: спросил о его самочувствии.

После того как мы разошлись, Мазурук вернулся от клумбы. Я сказал:

— Будь моя воля, снял бы к чертовой матери с тебя Золотую Звезду! Ведь когда маршал был в фаворе, вы все готовы были ему ж…у лизать! А сейчас?!. Нюхать цветочки отбежал?!

— Я-я… не заметил, что это Жуков… — потупившись, пробормотал Мазурук.

Вот поэтому к своим 95 годам я и не имею ни Звезды Героя, ни звания народного: всегда говорил и делал, что повелевало сердце. Конечно, понимая, что рискую головой. В 1937-м помогал семьям репрессированных Рыковых, Мандельштамов, Штейнберга.

Именно этим объясняю наличие своей фамилии в «расстрельном списке», опубликованном несколько лет назад «Литературной газетой». Не убери Бог Сталина, в 1953-м произошла бы депортация евреев, как это случилось с чеченцами, ингушами, немцами Поволжья…

Хоть я и не исповедовал иудаизм, дружил со служителями православной церкви, получал благословение от патриарха Чехословакии, я всегда верил в Бога — в того, кто над всеми нами, кого надо страшиться в неправедных поступках и черных делах.

Потому, когда меня неоднократно спрашивали (особенно на фронте): «Иосиф Леонидович, судя по вашему творчеству, вы вполне прогрессивно мыслящий человек. Почему же не вступаете в партию?!» — я отвечал: «А потому, что верю в Бога!» — И от меня отставали.

Однако перед атакой, перед грядущим боем, я видел, как ярые коммунисты тайком крестились и молились Всевышнему. Я их за это не осуждал…

Иван Козловский

На моем 80-летии в Доме литераторов Иван Семенович Козловский пропел со сцены в мою честь:

Люблю я Оню Прута,

Который — тута!

Вот он сидит на сцене —

Наш друг, наш гений!

Его орлиный профиль

и взгляд глубокий.

Как флаги на флагштоке,

Свисают щеки!..

Иван Семенович Козловский всегда был легок на подъем. Он участвовал в наших «капустниках» не только в ЦДРИ, но и в Доме литераторов

Писатели — в свою очередь — помогали ему. В селе, где он родился, создана музыкальная школа. И ежегодно в ЦДЛ мы давали платные «концерты» в пользу этой школы. В них принимали участие и Антокольский, и Белла Ахмадулина, и конечно же я.

На моих юбилеях Козловский непременно пел. В день моего девяностолетия он был болен и прислал в подарок венок из ржи, который просил считать за лавровый.

Естественно, я не оставался в долгу. И, когда в Большом театре праздновали девяностолетие Ивана Семеновича, я вышел на сцену с такими словами:

— Пятый гусарский ее Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны полк вошел в строй русской армии 21 июня 1783 года.

Полк — до 1917-го — участвовал во всех войнах нашей Родины и награжден за исключительную доблесть — всеми высокими знаками русского воинского отличия.

Я рассказываю вам это затем, чтобы вы знали, что в 1900 году штаб полка располагался в селе Марьяновка Полтавской губернии, где именно в ту пору родился наш дорогой юбиляр. А эскадроны полка находились в окрестных деревнях, носивших живописные названия: Шамраевка, Верхне-Мануйловка, Марковка и Бутенки.

Поэтому я спою моему другу — Ване, а с ним я дружу ровно шестьдесят пять лет, — песню этого славного полка, причем последний куплет посвящаю лично юбиляру:

Кто там в малиновой венгерке

И в чьих глазах горит пожар?

Я узнаю тебя, бессмертный

Александрийский лейб-гусар!

Без кунтуша, в одном халате,

Шинель накинув в рукава,

Фуражка теплая на вате,

Чтоб не замерзла голова!..

Летя на тройке полупьяный —

Снег забивался мне в глаза,

И по щеке моей румяной

Стекала медленно слеза.

Быть может, нынче, может — завтра

Нас всех на копьях понесут

И там, в могилу опуская,

Нам память вечную споют.

Так пей, гусар, покуда пьется,

И горе в жизни забывай.

У александрийцев так ведется:

Пей, брат, ума — не пропивай!

И наконец:

Хотя мы пили по-московски,

Но никогда он не был пьян,

Иван Семенович Козловский,

Иван Семенович — Иван!..

Ваня меня целует и говорит:

— Оня, тебе бы мой голос!

А я ему в ответ:

— Жопа, тебе бы мой слух!

Это, конечно, телевидение «вырезало»…

Сергей Михалков

С Сергеем Михалковым я дружу, пожалуй, года с тридцать пятого. Вы знаете о его небольшом дефекте — речевом. Как-то шел он по улице Горького, увидел меня, подходит, взволнованно что-то пытаясь сказать. Я его опередил словами:

— Если насчет денег, даже не заикайся!

Надо заметить, когда речь шла о деньгах, он… не заикался!

— Н-нет! Я иду… из ре-ре-дакции «Пра-авды». С-с-да-ал… — Пауза. — Две-две-ести строк. — И абсолютно не заикаясь добавил: — Получил сто сорок рублей. Правда, здорово?!

Уже в послевоенные годы мы поехали с Сережей Михалковым в Одессу, намереваясь писать сценарий.

Сергей говорит:

— 3-значит, так: восемь часов спим, д-два часа работаем, д-два часа гуляем, д-два в день — на еду, д-два — на баб, еще д-два часа мне, чтобы вылечиться от з-заикания. В Одессе это умеют…