Неподдающийся - [9]

Илья Матвеевич ответил:

— Я слишком хорошо знаю твоего деда! Когда он зажигал бумажку, то наверняка зажал в руке номер и на следующий день обожженную купюру предъявил в Государственный банк, чтобы получить обратно свои пятьдесят рублей.

Второй случай, запечатлевшийся в моей памяти, такой: я подошел к деду, когда он играл в преферанс. Посмотрел его карты и увидел, что у него минимум семь взяток. А назначил дед всего шесть. Я наклонился и спросил дедушку на ухо:

— У тебя же минимум семь взяток. Почему такое грустное выражение лица?!

Дед — также на ухо — ответил, кивнув на партнеров:

— Мне их жалко!

Тогда я понял, что партнеры остаются минимум без одной взятки и будут платить штраф. Таким был мой дед в игре. Вероятно, я унаследовал его черты.

В Ростове всякий раз, когда я проходил мимо кафе «Чашка чая», то через окно видел там своего деда Прута. И всегда он сидел с дамой. Чаще всего с мадам Адлер, владелицей конторы по продаже и прокату роялей. Ее внуки впоследствии стали оркестрантами в джазе Леонида Утесова.

Но хотя дамы были разными, на столе неизменно находилось одно и то же: по стакану чая и по пирожному на тарелочке. Ничего большего дед себе не позволял. Это меня крайне удивляло: в общем-то дед Прут был человек широкий.

Однажды я спросил:

— Дедушка, почему, когда ты сидишь с дамой в кафе, на столе только чай и пирожное?

Дед мне ответил:

— Мальчик мой! Если женщина нравится, для меня двадцать копеек — не деньги!

Каждый из моих дедов был домовладельцем. Дом деда Аптекмана находился на Старопочтовой улице. Был он двухэтажный с полуподвальным помещением квартирного типа: окна находились на уровне тротуара. Здесь жила греческая семья Кристиди, младший сын которых был моим другом. Звали его Костей.

Первый этаж снимал страховой агент с женой и младенцем. На втором располагался сам дедушка Аптекман с бабушкой Верой. Там же жили моя мама и оба дедушкиных сына: мои дяди Лазарь и Иосиф (Ланя и Ося).

Естественно, имелось два балкона: один, выходивший на улицу, — парадный, где по воскресеньям домовладелец с супругой пили чай; другой, на котором летом все обедали, выходил во двор.

Двор был небольшой: там находилась конюшня для двух лошадей и каретник. Под этим сооружением был погреб. Ворота двора выходили на соседнюю со Старопочтовой улицу.

Рядом стоял дом Кушнарева. Разделялись участки сравнительно невысоким забором. Впрочем, по тогдашним правилам жизни и это не было нужно: никто с чужого двора в твой двор не заходил.

В садике бабушка разводила цветы.

Однажды при сильном ветре часть забора повалилась, и… в доме раздался крик. Взволнованная бабушка кричала:

— Лева! Кушнаревская лошадь зашла во двор и топчет мои цветы!!!

Дедушка что-то сказал сыновьям. Я успел выйти на балкон и увидел удивительную картину: дядя Ланя и дядя Ося взяли эту небольшую лошаденку и перебросили через забор на ту сторону…

Они были сильными — мои дядья. Дед их держал в ежовых рукавицах и никаких карманных денег не давал, говоря, что зарабатывать пора самим! И у них деньжата водились… Когда я стал уже взрослым, то узнал тайну происхождения этих денег. До этого времени я наивно думал, что им подбрасывала бабушка. Но, оказывается, оба дяди — под масками — боролись в цирке, получая за то деньги: рубль!

Борец «Черная маска» и борец «Красная маска» состязались с профессиональными спортсменами. Они хорошо знали правила французской борьбы. Уходили с арены не раскрытыми. И не потому, что профессиональные борцы в конце чемпионата не могли их положить, а потому, что за раскрытие своего лица они просили два рубля, а хозяин цирка Вильямс Труцци эти два рубля не платил!..

Дед Прут владел трехэтажным домом, который был значительно больше, чем дом деда Аптекмана. Находился он на углу Малого проспекта и Никольской улицы и имел три подъезда. В каждом располагалось по одной квартире. Таким образом, это был доходный дом из девяти квартир. На первом этаже одного подъезда — хлебная комиссионная контора деда. Во втором подъезде первый этаж занимала прабабушка Анастасия Соломоновна — мама моего деда Прута, а третья квартира на первом этаже сдавалась.

Сами мы — Пруты — жили на втором этаже, занимая две объединенные квартиры.

Третий этаж и одна квартира на втором — тоже сдавались.

Та, что на втором, — доктору Собсовичу.

На третьем жили греки Маврагордати и еще кто-то, кого я не помню.

В этом доме деда Прута имели свои комнаты я и моя тетя — его дочь от второго брака — Тамара. О ней я расскажу в дальнейшем. Тамара была на четыре года старше меня, и в один из моих приездов из Швейцарии (а время пришлось на каникулы) мы решили поставить пьесу Гоголя «Ревизор».

Зрительным залом должна была стать столовая, а сценой — примыкающая к ней гостиная. Двери раздвигались в обе стороны в ширину и представляли собой зеркало будущей сцены.

Спектакль не состоялся, хотя его постановкой занимался будущий советский театральный режиссер Юрий Решимов, в ту пору — гимназист. Дело стало за будкой для суфлера. Как известно, суфлерская будка должна находиться ниже сцены. Единственным способом получить помещение ниже сцены я посчитал возможность прорубить пол. Никто другой не соглашался это осуществить. Я же в то время был вообще уже отчаянный малый лет восьми или девяти. Взял топор и приступил к делу. За этим занятием меня поймал дед, дал мне затрещину, на чем спектакль и закончился!