Неподдающийся - [102]

Я сказал, что советские люди любят свою Родину не меньше, чем швейцарцы свою. А любить Родину больше швейцарца почти невозможно… Но я, мне кажется, любил свою Россию вдвойне: будучи верным ее сыном, я к тому же имел возможность в детстве видеть, как мои швейцарские педагоги беззаветно любят свой прекрасный край… Они и заложили во мне великий фундамент патриотизма. Они обучили меня разным наукам, разным языкам, которые так помогли мне на войне, когда Родине грозила смертельная опасность.

Не хотел долго задерживаться на военной теме. Рассказал лишь об одном эпизоде: мы принимали военную присягу у дуба, о ствол которого зондеркоманда гестапо разбила тысячи детских головок. А так как многие из нас сами являлись братьями или отцами, присяга наша была крепкой. Закончил я отчетом о своей работе послевоенного периода.

Когда смолкли аплодисменты, встал господин Лассер, бывший директор нашего интерната (86-ти лет), наш повседневный воспитатель. Он произнес:

— Мальчик мой! Когда-то Понтий Пилат сказал Христу фразу, которую я хочу повторить, обращаясь к тебе: “Ты победил, галилеянин!” А ты, Жозеф, победил потому, что не было случая, чтобы ученики нашей школы слушали кого бы то ни было больше десяти минут. Тебя слушали, затаив дыхание, ровно полтора часа. Сто пятьдесят мальчиков сидели не шелохнувшись, а вместе с ними, как завороженные, слушали и мы — педагоги, старые и молодые. Мы смеялись, когда ты вынуждал нас смеяться, и плакали, когда это нам приказывало сердце. И все потому, что все мы чувствовали лишь одно: ты говоришь правду!

И то, что я держу в руках книгу написанных тобой пьес, и то, что слушал твою речь, произнесенную на языке, которому я тебя учил (а говорил я почти без ошибок), заставляет меня поверить, что, выпустив в жизнь такого ученика, и я свою жизнь прожил недаром.

Затем поднялся господин де Мариньяк, директор школы в описываемое мною время. Он низко поклонился мне и сказал:

— Милостивый государь! Прошу вас, когда вы вернетесь в Советский Союз, поклониться ему так же низко, как поклонился вам я, и от моего народа поблагодарить ваш великий народ за то, что он спас мою маленькую страну от нацизма!

Еще один эпизод, о котором не могу умолчать…

Когда мальчики стали расходиться, ко мне подошел красивый юноша лет шестнадцати. Слезы текли по его бледным щекам, подбородок дрожал…

Я спросил у него взволнованно:

— Что с тобой, дружок?

Он пробормотал:

— Месье! Мой отец — немец и воевал против Советов! В будущее воскресенье я увижу своего отца и расскажу ему о встрече с вами. А у вас я покорнейше прошу прощения!..

Я обнял парня, расцеловал его, сказав, что наш народ самый добрый на свете и не питает ненависти и зла ни к какому другому народу. Мы ненавидели гитлеровский фашизм, а к великому немецкому народу, к трудовым людям у нас самое сердечное уважение.

Парень, счастливый, расстался со мной.

Когда меня провожали, все педагоги единодушно подтвердили, что у меня и моей страны теперь в Швейцарии почти 200 самых верных друзей — учеников и преподавателей Эколь Нувэль.

В пятницу 9 октября в 8 утра я покинул гостиницу и переехал в Монтрё, где меня ждали тетя и дядя, вернувшиеся накануне поздно вечером.

Встреча была радостной, омытой слезами: ведь я до 19 лет был сыном этим чудесным людям. А не виделись мы 46 лет!

Тете Нюсе — этой красивой женщине — было уже 80. Дяде — 82 года. Их дети жили отдельно и далеко от родителей: старшая дочь — Симон (52-х лет) — со своей семьей во Франции, а младший сын — Жан-Рок (47-ми лет) — на севере Швейцарии — в Делемоне.

Все утро мы провели вместе; пообедали в полдень, а затем поехали в Лозанну. Там мною был сделан двухчасовой доклад о современной советской литературе, поэзии и драматургии для “Радио Швейцарии” — на французском языке. Доклад полностью транслировался в двухсерийной передаче.

Во время часового перерыва я поужинал в “Рабочем доме” с членами Президиума и председателем Общества “Швейцария — СССР”; затем — вечером — большое информационное сообщение для активистов Общества на тему “Советские пьесы и сценарии”.

Беседа продолжалась и после моего доклада: задавались вопросы. Я старался отвечать с предельной точностью. Аудитория друзей нашей страны осталась довольна, потому что, как высказался председатель: “Докладчик хвалил не все подряд, отдавая должное хорошему, критикуя произведения слабые…”

Вернулся в Монтрё к своим.

В субботу — 10 октября — опять Лозанна, где состоялась длительная пресс-конференция в редакции “Ля Фёй д’ави де Лозанн” — самой распространенной газеты в Романской (франкоязычной) Швейцарии. Это не был доклад. Встреча строилась на вопросах и ответах. Я должен отметить: ни разу, ни на одном из всех собраний не было задано вопроса, который мог бы меня задеть как писателя Советской страны, оскорбить в той или иной форме достоинство гражданина СССР. На все вопросы, касающиеся Б. Пастернака, Е. Евтушенко, А. Вознесенского, И. Бродского я отвечал достаточно убедительно, чтобы дискуссия не разворачивалась.

Единственное, на чем пришлось задержаться, это на точке зрения многих советских людей об абстрактной живописи и… о твисте!