Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время - [39]

В тезисах 30–40 Лютер говорит об отпущениях для живущих. Вечное проклятие, заявляет он, грозит тем, кто уверен, будто индульгенции дают гарантию небесного оправдания и спасения. Причем прокляты они будут вместе с наставниками, которые это внушают. Реформатор еще раз подчеркивает, что христианин, который воистину раскаивается, не бежит небесного наказания, а с терпеливой готовностью ждет и даже ищет его. Однако теперь эта горькая тема разом получает парадоксальное разрешение: но кто раскаивается так (то есть до готовности принять муку за грехи), тот уже без всякой индульгенции получает прощение своей вины.

В тезисах 41–51 Лютер касается церковного повода последней кампании по продаже отпущений — сбора средств на строительство храма св. Петра. Пожертвования на это строительство, заявляет он, не лучше и не хуже любого другого чистосердечного дела. Но кто экономит на подаянии бедным, чтобы купить индульгенцию, тот не только не заслуживает благосклонности бога, но и навлекает на себя его гнев. «50. Должно учить христиан: если бы папа знал о вымогательских приемах этих продавцов, он охотнее увидел бы собор св. Петра в руинах, чем согласился бы строить свой храм на содранных шкурах и на костях. 51. Должно учить христиан: папа готов, если потребуется (и таков его долг), продать собор св. Петра, чтобы раздать свои деньги большей части тех, из чьих карманов черпали продавцы индульгенций».

Лютер не хочет верить, что индульгенции под строительство собора св. Петра распространялись по распоряжению главы церкви. Его заявление одновременно и верноподданническое (Лютер показывает, что у него чрезвычайно высокое мнение о папе), и вызывающее. Последнее акцентируется тезисом 86, заканчивающимся таким вопросом: «Почему папа, который сегодня богаче Креза, не построит на свои деньги храм св. Петра, а строит его на деньги бедных верующих?»

В тезисах 53–63 реформатор разъясняет, что существование такого небесного «сокровища заслуг», которое может обмениваться на земные сокровища, было бы к выгоде богатых и невыгоде бедных.

В тезисе 58 декларируется, что, если и существует сокровище заслуг, накопленных Христом и святыми, то оно — так же, как крест, смерть и ад, — достается грешнику не по милости папы (запомним это!).

Губительно, когда уверенность в спасительной силе отпущений замещает веру в спасительность креста, о которой свидетельствует Евангелие. Это место (тезисы 53–55) выражает основную позицию ранней лютеровской теологии и предвещает центральное догматическое утверждение лютеранской церкви об оправдании «одной только верой».

В тезисах 69–80 Лютер говорит, что знание свойств бога и средств его умилостивления, которое с таким самодовольством преподносят торговцы индульгенциями, есть пагубное для веры «мечтательство» (в языке позднего средневековья это слово использовалось для обозначения того, что позже стало именоваться иллюзией).

Фактически исчерпав свою тему, Лютер в торжественном заключении (тезисы 92–95) кратко излагает уже знакомую нам главную идею ранних виттенбергских «Чтений». Истинный христианин томится желанием последовать за страстотерпцем Христом. Он не рассчитывает на гарантии, предоставляемые разрешительной грамотой. В чистосердечном раскаянии и претерпевании горестей мира видит он путь к спасению.

Тезисы — сдержанный, суровый и горький документ; их дух и стиль порою куда более мрачен, чем дух и стиль опровергаемой ими Бранденбургской инструкции.

Как же случилось, что в эпоху, которая только предреволюционным десятилетиям во Франции уступала по обилию памфлетов, дерзких воззваний, пародий и обличительных листков, роль возбудителя массового протеста выпала на долю именно этого документа?

Лютер был не первым, кто выступал с критикой «священной торговли». В 1412 году Ян Гус ополчился на индульгенции, средства от которых должны были пойти на организацию крестового похода против короля обеих Сицилий Владислава. Во второй половине XV века протесты против продажи индульгенций раздались в Германии. Они исходили от базельского профессора Иоганна Рурхата и Весселя Гансфорта из Гронинга. Резкие нападки на беспардонность «священной торговли» содержались в памфлетах Ульриха фон Гуттена и, как было уже упомянуто, в «Письмах темных людей».

Предреформационная критика индульгенций, подчас очень острая, сосредоточена на самом феномене торга. Корень зла видят в денежной форме откупов — в том, что коммерция, выйдя за свои законные мирские рамки, вторглась в сферу отношений между человеком и богом. В этом сходятся Гус, Рурхат и Гуттен, но это шокирует не только их. Против цинизма «священной торговли» выступают некоторые из атакуемых Гуттеном кёльнских доминиканцев; даже участники Констанцского собора, отправившего на костер Яна Гуса, согласны с тем, что обмен «небесных сокровищ» на звонкую монету глубоко отвратителен.

Выявление торгашеско-меркантильной подоплеки индульгенций делало честь предреформационным публицистам и критикам. Вместе с тем они как бы ослеплены и сбиты с толку самой неприглядностью «священной торговли». Деньги кажутся им сатанинской силой, рождающейся в миру, а затем подчиняющей себе «божий град». Предреформационные обличения индульгенций проникнуты поэтому тоской по ушедшим в прошлое церковным порядкам и желанием восстановить традиционные сатисфакции и епитимьи. В одних случаях (кёльнские теологи) превозносятся прежние строгие посты и паломничества; в других (Эразм и Рейхлин) — покаянные «дела милосердия». Критики индульгенций еще не улавливают того, что продажа отпущений представляет собой особую — высшую и вместе с тем кризисную — разновидность феодальной эксплуатации мирянина, базирующейся на идее искупительных жертв. Они не видят, что вынесенная на рынок разрешительная грамота — это всего лишь