Непобежденная. Ты забрал мою невинность и свободу, но я всегда была сильнее тебя - [19]

Когда мы сообщили Виктору, что Лена беременна, он никак не проявил своих чувств. Выслушал нас он совершенно спокойно. Не знаю, чего мы ждали, но такое безразличие повергло нас обеих в панику. От страха мы зарыдали, стали умолять отпустить нас, но Виктор лишь улыбнулся и сказал то же самое, что уже говорил много раз:

– Когда-нибудь…

Он ушел, оставив нас в полном ужасе. Мы не знали, что нас ждет. Лене придется рожать без помощи акушеров, в самых нечеловеческих условиях. Живот Лены рос, порой ее мучили страшные боли, у нее кружилась голова, ее тошнило. Состояние усугублялось недоеданием. Во время беременности она заболела, у нее поднялась температура. Как-то вечером, когда она мучилась от сильных болей, появился Виктор. Мы сразу же поняли, что он мертвецки пьян. Сунув голову в люк, он велел Лене подняться в зеленую комнату.

– Я не могу, – пробормотала она. – Я больна.

Эти слова привели нашего мучителя в ярость. Он начал орать на нее. Лена скорчилась от боли. Она даже двигаться не могла. Я неохотно вызвалась пойти вместо нее.

– Не смейте спорить с моими решениями! – заорал Виктор.

Люк с грохотом захлопнулся, и он исчез.

Но скоро он вернулся. Открыв люк, Виктор распылил какой-то газ и тотчас захлопнул крышку. Мы мгновенно ослепли. Дышать стало невозможно. Я инстинктивно рухнула вниз ничком, понимая, что на уровне пола дышать будет легче. Виктор использовал слезоточивый газ. С того дня он стал постоянно наказывать нас за непослушание таким жутким образом.

Через семь месяцев настал апрель. Сошел последний снег. Виктор снова позволил мне выбраться наружу и подышать свежим воздухом. Выбравшись в сад, я окаменела от изумления. Впервые с момента похищения я видела дневной свет. Чувственные впечатления обрушились на меня со всей силой. Стоя перед гаражом, я наслаждалась солнечным светом, любовалась молоденькой травкой, пробившейся из-под земли. Мне удалось оглядеться, рассмотреть сад и дом Виктора. Примерно в двадцати метрах от гаража я увидела изгородь с колючей проволокой, а за ней соседский двор. Справа виднелись старые сараи, а слева – высокий деревянный забор с воротами. Теми самыми, перед которыми мы остановились в ту жуткую ночь. Виктор крепко держал меня за руку, но он мог не беспокоиться. От голода и недостатка кислорода я совершенно ослабела. У меня кружилась голова. Я и подумать не могла о том, чтобы бежать или позвать на помощь.

Стать психопатом

Карстэн Графф

Я провел в Рязани две недели, и мне стало ясно, что беседы через переводчика имеют свою оборотную сторону. Катя стала моим другом. Я мог разговаривать с ней на любую тему. Но когда мы начинали обсуждать самые болезненные стороны ее прошлого, я чувствовал, что Ольга, наша переводчица, пугается. Иногда я понимал, что она неверно формулирует мои вопросы, а некоторые ответы в ее переводе явно звучали не так, как сказала бы Катя. Чтобы избежать этого, я начал задавать свои вопросы по электронной почте. Катя могла переводить их с помощью интернета, писать ответы, точно так же переводить их на английский и отправлять мне. Так мне не приходилось зависеть от чужих эмоциональных границ – оставались только мы вдвоем. Однако мне хотелось узнать Катю получше, провести с ней какое-то время. Поэтому мы продолжали встречаться лично и пользоваться услугами Ольги, ведя разговор на более спокойные темы.

– Я иногда думаю, как человек мог сделать то, что сделал Виктор, – однажды сказала Катя. – Как можно похитить обычных девочек и не испытывать ни малейшего раскаяния за свою дьявольскую жестокость по отношению к ним? Как мужчина может зачать ребенка – а когда тот родится, не испытывать никаких чувств?

– В суде Виктор рассказывал обо всем так, словно не сделал ничего особенного, – ответил я. – Он даже подчеркивал, что баловал вас с Леной подарками, фруктами и сладостями. Вы никогда не думали, что он был убежден в нормальности и даже правильности своих поступков?

– Думали, – кивнула Катя. – Но я не понимаю, как он мог так считать.

– Когда африканцев привезли в Америку в качестве рабов, со многими обращались так же бесчувственно, как поступил Виктор с вами. В те дни большинство белых считало чернокожих животными. То же самое произошло с евреями во время правления Гитлера в Германии. Уверен, что Виктор вполне мог бы работать в концлагере, полностью дистанцируясь от боли, которую он причинял другим людям.

– Но как он стал таким человеком? Может быть, с ним что-то случилось?

– У большинства маньяков есть свои ужасные истории. Чтобы справиться с ними, они учатся абстрагироваться от реальности и жить в собственном мире.

– Виктор точно жил в собственном мире, – согласилась Катя. – Иногда он спрашивал, неужели мы не чувствуем, как хорошо он к нам относится. Он твердил, что дает нам кров и приносит еду, хотя содержать нас ему накладно. Похоже, он считал, что нам повезло – ведь он идет на такие жертвы, чтобы заботиться о нас.

– Думаю, хозяева говорили своим рабам то же самое в те времена, когда рабовладение считалось законным.

– Уверена, что вы абсолютно правы… Для Виктора мы с Леной были всего лишь домашними животными. Куры дают яйца, кролики – мясо, а женщины в камере – секс. Когда мы держим животных в клетках, то не считаем, что они находятся в тюрьме. Мы считаем, что заботимся о них, что у нас им лучше, чем на воле, в дикой природе. Нам кажется, что у нас с животными взаимное соглашение. Я думаю, Виктор считал, что нам с Леной гораздо лучше под его опекой, чем на свободе.