Непобедимая жара - [53]

— Нет, нет, дело вовсе не в тебе, — успокоила его Хит. — Просто я подумала… Что-то здесь не сходится. Понимаешь, ведь Торрес не служил в армии. Но я сама видела, как он двигался. Он обученный профессионал. Откуда у мелкого вора и бандита военные навыки?

В этот момент зазвонил ее телефон. Это был Рук. Он звонил, наверное, уже в десятый раз. И Никки снова не взяла трубку; потому что, ответив на звонок, она должна была сказать об этом вслух. Она знала: после того как она произнесет эти слова, смерть Монтроза станет реальностью. И тогда все будет кончено, она сорвется. А Хит не могла позволить себе этого сейчас.

Только не на глазах у всего отдела. Не теперь, когда ей предстоит повышение.

— Слушай, Никки! — окликнул ее Каньеро. — Конечно, время неподходящее, но утром я договорился о встрече с людьми из «Justicia a Guarda», и вот они пришли. Хочешь, я попробую перенести разговор на завтра?

Хит серьезно задумалась. Нет, нужно было двигаться вперед. «Если перестанешь грести, утонешь», — сказала она себе.

— Не надо ничего переносить. Я сейчас приду… И вот еще что, Мигель. Спасибо тебе, что заменил меня, опознал капитана.

— Погоди благодарить, я тебе кое-что скажу, — ответил он. — Хочешь всю правду, как на духу? Я не смог заставить себя посмотреть на него.

— Спасибо, что пришли, — начала Никки, заходя в приемную.

Ей никто не ответил. За столом напротив детектива Каньеро, скрестив руки на груди, сидели мужчина и женщина; обоим было около тридцати. Они даже не посмотрели в сторону Хит. Также она заметила, что люди не сняли верхнюю одежду — еще один красноречивый знак.

Когда Никки села, женщина, Милена Сильва, заговорила.

— Мистер Гусман и я пришли сюда не по доброй воле. Также хочу отметить, что я не только один из руководителей «Justicia a Guarda», но и дипломированный юрист, так что предупреждаю — вы имеете дело не с невежественными иммигрантами.

— Ну, во-первых, — сказала Хит, — это просто неформальный разговор…

— Который происходит в полицейском участке, — перебил ее Паскуаль Гусман. Он обвел взглядом помещение, поглаживая кончиками пальцев бороду в стиле Че Гевары. — Этот разговор записывается?

— Нет, — ответила она. Никки раздражало то, что эти люди пытались играть ведущую роль, и она решила взять нить разговора в свои руки. — Мы пригласили вас сюда потому, что вы можете предоставить кое-какую информацию об отце Графе и тем самым помочь найти его убийцу или убийц.

— Откуда нам знать, кто его убил? — возмутился Гусман.

Соратница положила руку на рукав его пальто цвета хаки; казалось, это его немного успокоило.

Милена Сильва ответила:

— Отец Граф много лет являлся сторонником нашего движения, помогая нам в борьбе за права человека. Он участвовал в маршах, организационной работе, даже ездил в Колумбию, чтобы своими глазами увидеть, как страдает наш народ под властью жестокого режима, пользующегося, между прочим, поддержкой вашего правительства. Его смерть — большая потеря для нас, так что если вы думаете, что мы замешаны в его убийстве, то ошибаетесь.

— Возможно, вам следует побеседовать с людьми из вашего ЦРУ. — Гусман многозначительно посмотрел на Никки и откинулся на спинку кресла.

Хит прекрасно понимала, что не стоит поддаваться на подобные провокации и вступать в полемику. Гораздо больше ее интересовали последние часы жизни отца Графа, а также агрессивные настроения членов движения; поэтому она продолжила гнуть свою линию.

— В последний раз отца Графа видели живым в вашем офисе утром в день его смерти. Зачем он туда приходил?

— Мы не обязаны рассказывать полиции о стратегических совещаниях нашей группы; это конфиденциальная информация, — сказала женщина с дипломом юриста. — Смотрите Первую поправку.[74]

— Итак, он пришел, чтобы участвовать в стратегическом совещании, — подытожила Никки. — Он не показался вам чем-то расстроенным, возбужденным, может быть, странно себя вел?

На этот вопрос женщина тоже ответила не задумываясь:

— Он был пьян. Мы уже рассказывали это вашему cobista.[75]

Каньеро даже бровью не повел, как будто не слышал оскорбления, и по-прежнему сидел молча.

— Сильно пьян? Он спотыкался, падал? Не соображал, что говорит? Был весел? Или наоборот?

Гусман развязал трикотажный шарф и ответил:

— Он начал вести себя агрессивно, и мы попросили его уйти. Больше мне нечего сказать.

Опыт подсказывал Никки: если кто-то заявляет, что ему нечего сказать, чаще всего это означает обратное. Поэтому она продолжила:

— И в чем выражалась агрессия? Он спорил с вами?

Паскуаль Гусман начал:

— Да, но…

— О чем?

— Это тоже конфиденциальная информация, — вмешалась Милена Сильва, — и мы имеем право на молчание.

— Ссора была только на словах? Вы не дрались с ним, может, вам пришлось его удерживать? — Колумбийцы не ответили, лишь обменялись взглядами, и Никки сказала: — Я все равно это выясню, так что будет проще, если вы сразу мне все расскажете.

— Мы поспорили по одному вопросу… — пробормотал Гусман.

— Это внутреннее дело, оно касается только нас, — подхватила Сильва.

— …И он начал нести какую-то чушь. Он был пьян. — Гусман покосился на свою спутницу; та одобрительно кивнула, и он продолжил: — Наш спор… происходил на повышенных тонах. Крики, потом он начал толкаться, полез драться, и мы заставили его уйти.