Непобедимая - [55]

Они вышли. Быстро, как только мог, старший политрук слез с койки и направился к ширме:

— Ясам! Чертяка! Коротыш! Подал голос! Ну, как она, жизнь молодая?

— По пятибалльной… три… с плюсом. Переводят в следующий класс… но вызывают родителей…

— Молодец, Ясамчик! А я все ждал, когда ты проснешься… Сильно болит?

За дверью что-то звякнуло. Старший политрук успел отскочить — нелегко это было ему — и улегся, морщась и кряхтя от боли.

Вслед за докторшей маленькая медсестра внесла блестящий стерилизатор и кусок жгута из красной резины. За ширмой зажглась лампочка.

— Тебе, голубчик, опять придется потерпеть, — мягко сказала седая докторша, — вот эту руку положи сюда. Дай-ка я тебе помогу!

— Ничего, доктор, не надо! Я сам!

— Нехорошо, раненый! — строго заметила маленькая медсестра. — Поступайте так, как вам предписывает товарищ военврач!

Старший политрук осторожно хмыкнул. Он лежал на койке, покачивая головою, точно слушая знакомый мотив. «Ну, разумеется, я сам! — бормотал он. — Конечно, я сам! Как же иначе?»

Процедура окончилась. Докторша с сестрой ушли. Некоторое время за ширмой было тихо, потом человек задышал как-то особенно глубоко, с длинными перерывами.

Мы лежали молча.

— Поди ты к черту… Щетинин… не трогай, — отчетливо произнес спящий.

— Щетинина вспомнил, — тихо сказал старший политрук. — Никак не может позабыть. Это есть у нас такой боец… или был, не знаю теперь. Почему-то необыкновенно услужливый. Чистил свою винтовку да заодно и ему вычистил, — старший политрук кивнул на ширму. — А у того один ответ: «Не надо, я сам!» Мы его так и наименовали — Ясам! Получилось что-то такое восточное, экзотическое… А воевать товарищ Ясам отправился на колбасе! Слыхали такое? Мы ведь трамваями поехали на фронт… Тридцать шестым номером по Старо-Невскому… и прямо в пекло. А он прицепился сзади и вместе с нами прибыл. Наш полковник сначала хотел отправить его обратно в город, да тот вымолил. Фамилию себе, конечно, сочинил какую-то, бумажек никаких. Потом уж вытянули из него, что сбежал от родителя. Прямо с поезда. Отец — инженер, поехал на Урал вместе с заводом… а сын у него единственный, — старший политрук нахмурился. — Надо было как-то уберечь парнишку, да разве убережешь такого? Он же разведчик!..

* * *

На другое утро, во время обхода, мы слышим, как Ясам жалуется на духоту: за ширмой нечем дышать, хоть бы немного ее отодвинуть.

Седая докторша разрешила, но с обязательным условием: не разговаривать. Нас она также предупредила об этом.

Ширму отодвинули. Я не очень удивился, когда увидел темные, размашистые, мужские брови под низко надвинутой марлевой повязкой. Вот мы и опять встретились! Вчера, слушая соседа, я сразу вспомнил о тебе. Я почти не сомневался, что Ясам — это ты!..

— Товарищ… старший политрук… слышали ночью?.. Близко бьют, — Ясам точно выдавливает слова из пересохшего тюбика. — Какая сегодня… сводка?

— Боевые эпизоды! — коротко отвечает старший политрук. — А тебе что предписано?

— Ха… снилось мне это… в три часа ночи!

— Товарищ Ясам! Есть предложение сыграть в молчанку! До завтрашнего утра! Ясно?

— Почти!

— Выполняйте!

Поразительно быстро проходит день, хотя мы ровно ничего не делаем. Лежим и молчим. За окнами густая синяя тьма. Прямые лучи прожекторов рассекают ее почти непрерывно. В палате тускло светит дежурная лампочка. Бессонно стучит метроном.

Мучительно лежать ночью без сна. Пытаюсь прогуляться от койки до двери. Около ширмы делаю остановку. Кажется, Ясам не спит. Лицо у него какое-то темное, точно опаленное, глаза полузакрыты. Он медленно поворачивает голову, спрашивает спокойно:

— Это кто?

Вслед за первым нарушением (расхаживать запрещено) допускаю второе (разговор).

— Это твой старый знакомый. Помнишь очередь в военкомат? На улице Чайковского… Ты еще писал заявление моей авторучкой.

На переносице у него собираются морщинки:

— А-а-а, как же! Золотое перышко. Моя бывшая мечта… Все-таки встретились… Интересно. Вас куда ранило?.. Сейчас мне трудно смотреть. Не помню вашего лица.

— Днем посмотришь.

— Обязательно!

Рука его неуверенно протягивается к тумбочке, где стоит кружка с водою.

— Ты что, пить?

— Не беспокойтесь, я сам!

— Виноват… совсем забыл, что имею дело с Ясамом.

Кто-то идет по коридору. Во избежание возможных недоразумений срочно прекращаем разговор.

До завтра!

* * *

Маленькая строгая медсестра приоткрыла дверь и сказала Ясаму:

— Вам разрешено свидание. На пятнадцать минут. Поменьше разговаривайте, чтобы не повредить своему излечиванию!

В палату вошли две девушки — худенькие, бледные, в просторных больничных халатах не по росту — и беспомощно огляделись.

— Вот здесь! — сказала медсестра и поставила две табуретки возле койки Ясама.

У девушки с короткими светлыми косичками задрожало лицо, но она тотчас же улыбнулась. Другая — чернушка, похожая на стручок перца — взглянула на нее и тоже улыбнулась.

Мы со старшим политруком завели какой-то свой разговор, но невольно слышали, о чем говорилось там, у койки Ясама.

— Нет, как же вы меня все-таки нашли? — повторял он. — Это же просто замечательно и удивительно! А где вы сейчас? Что делаете?

Они торопливо рассказывали ему, что гасить зажигательные бомбы, в сущности, не так уж страшно, можно даже как-то привыкнуть, что школа закрыта, а директор Сергей Иванович живет в физическом кабинете; вспоминали одноклассников: война раскидала кого куда. Потом черненькая девушка положила Ясаму на грудь какой-то бумажный сверток: