Неписанный закон - [42]

Шрифт
Интервал

– Боже, какие ужасы творятся на свете! – прошептала Дора. – И к чему они?

– А я почем знаю, – раздражительно ответила Лу, взволнованная неожиданно нахлынувшими на нее новыми мыслями. Она, действительно, не знала, к чему творятся на свете подобные ужасы. Но поняла теперь, что именно спасло ее от подобного же скандала. Циничная грубость вчерашнего происшествия лишила её последнее свидание с Адамсом всякой поэзии. Вчера вечером в сквере все было проделано полностью, грубо и цинично, без всяких прикрас и без лишней сентиментальности. Как глупа и наивна была она до сих пор! Она содрогалась при одной мысли о своем последнем свидании с Адамсом. Он поступил благородно, но все-таки она чувствовала себя униженной его поступком, она ненавидела его за это. Все эти мысли вихрем пронеслись в её голове. Что делала она все эти дни? Сидела дома и ждала, когда он явится просить её руки. Что заставило ее согласиться на его предложение? При одной мысли о замужестве она вся похолодела. Она любит Эда, или вернее любила его прежде, иначе ничем нельзя объяснить её поступок. Главное для неё было уйти из дома матери и для этого она готова была примириться с мыслью о замужестве. Да, она действительно достойна презрения.

– Дора, – сказала она, – и решила уехать из дому и приняться за дело. Буду работать.

Решение совершенно порвать с прежнею праздною жизнью и начат новую, трудовую, подняло Лу в её собственных глазах.

– Но, Лу, что же ты станешь делать? Согласится ли на это твоя мать? Как мне хотелось бы помочь тебе.

– Конечно, мама не согласится. Она устроит мне бурную сцену, но я все-таки настою на своем.

– Ты это твердо и бесповоротно решила, Лу? Мне страшно подумать, что ты совсем порвешь всякую связь с матерью. Подумай, какое горе ты причинишь ей и как она рассердится на тебя. Уверена ли ты, что поступаешь правильно?

– Может быть, я ошибаюсь, но я обязана так поступить. Мне нет другого выхода, Дора. Все равно, рано или поздно это должно было случиться? Я не могу жить дома по старому, лучше пойду просить милостыню на улице.

– Право, не знаю, что тебе ответить на это. Я ведь также неопытна, как и ты. Не забывай одного: у меня свой собственный капитал и он весь к твоим услугам.

– Благодарю тебя, Дора. Я уже думала о том, чтобы в случае нужды попросить у тебя немного денег взаймы.

Дора подбежала к комоду, выдвинула нижний ящик и вытащила из под белья длинный кожаный кошелек. Она торопливо открыла его, опустилась на колени перед Лу и всунула ей в руку несколько кредитных билетов.

Она заглянула в лицо своей подруги и, краснея, робко спросила:

– Отчего бы тебе не обратиться к Богу, чтобы решить вопрос, правильно ли ты поступаешь или нет? Твоя молитва, наверное, была бы услышана.

Лу быстро наклонилась к Доре и молча поцеловала ее; говорить с ней о подобных вопросах было немыслимо: Дора была очень религиозна и Лу не хотелось оскорблять её чувств.

Вполне успокоенная и утешенная участием Доры, возвратилась Лу домой, но в тоже время она понимала, что спокойствие это только временное. Она решилась начать действовать тотчас же, не откладывая дела. Спросив у горничной, где мать, она направилась в её комнату.

– Мне надо поговорить с тобою, мама, – начала она.

Она старалась говорит как можно спокойнее, но при первых же словах почувствовала страшную робость и голос её задрожал.

– Что случилось, моя милая? – улыбаясь, спросила мать. – Очень сожалею, что так резко обошлась с тобою сегодня утром, но иногда ты прямо поражаешь меня и очень огорчаешь. Ты, моя милая, часто совершенно забываешь, что твоя мать гораздо опытнее тебя и лучше тебя знает, как надо поступать.

– Но, мама, мне уже почти девятнадцать…

– Ты слишком молода и тебе еще надо многому учиться.

– Я сама это знаю, мама. Мое полнейшее невежество мучить меня.

– Но ведь ты продолжаешь учиться каждый день. Ты образована ничуть не хуже твоих сверстниц. Очень рада, что ты стремишься к большему, будь только терпеливее, научись владеть собою. Тетя Сусанна и я много раз толковали о твоем будущем. Можешь быть уверена, что тебе будет дана возможность изучить все, что ты пожелаешь.

– Но к чему все мои теперешния занятия? Древний Рим я знаю лучше, чем этот таинственный город, в котором живу. Я лучше изучила характер и идеи, руководившие толпой, убившей Риенци, чем тех людей, с которыми встречаюсь на улице каждый дом. Меня интересует не мертвая старина, а живая действительность. Мне нет дела…

– Лу, Лу! – ты сведешь меня с ума. Тобою овладел какой-то дух противоречия. Что это еще за глупости?

Лу с решительным видом посмотрела на мать.

– Я решила прекратит уроки музыки и рисования и не буду больше посещать школу Беритца. Я хочу научиться стенографии, чтоб поступить затем на службу в нижнем городе.

Мать с ужасом посмотрела на нее.

– Ты, кажется, с ума сошла, – сказала она, слегка искривив рот.

– Я уже давно мечтаю об этом.

– Ты поражаешь меня. Если у тебя и были подобные замыслы, то совершенно не к чему сообщать мне об этом. Я не позволю тебе сделать такую глупость.

– Это мое бесповоротное решение, мама, и я не отступлюсь от него. Если ты желаешь, то я могу переехать отсюда.


Рекомендуем почитать
Канареечное счастье

Творчество Василия Георгиевича Федорова (1895–1959) — уникальное явление в русской эмигрантской литературе. Федорову удалось по-своему передать трагикомедию эмиграции, ее быта и бытия, при всем том, что он не юморист. Трагикомический эффект достигается тем, что очень смешно повествуется о предметах и событиях сугубо серьезных. Юмор — характерная особенность стиля писателя тонкого, умного, изящного.Судьба Федорова сложилась так, что его творчество как бы выпало из истории литературы. Пришла пора вернуть произведения талантливого русского писателя читателю.


Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.


MMMCDXLVIII год

Слегка фантастический, немного утопический, авантюрно-приключенческий роман классика русской литературы Александра Вельтмана.


Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы

Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.


Дело об одном рядовом

Британская колония, солдаты Ее Величества изнывают от жары и скуки. От скуки они рады и похоронам, и эпидемии холеры. Один со скуки издевается над товарищем, другой — сходит с ума.


Захар-Калита

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.