Непечатные пряники - [47]
После вхождения в состав Московского государства для Торопца изменилось многое, но только не статус порубежного и прифронтового города. Теперь уже литовские, а потом и польско-литовские войска пытались если и не отобрать Торопец у Москвы, то хотя бы сжечь и разграбить. Пришлось подсыпать валы, рубить новые стены и башни.
В 1580 году город осадил Стефан Баторий, но взять не смог. Потом началась Смута, и Торопец присягнул второму Самозванцу, потом отряд русских и шведов разбил поляков, и торопчане присягнули Василию Шуйскому, потом город и уезд грабили поляки, литовцы и сторонники Самозванца. Потом, когда уже прогнали поляков, пришли в 1617‐м украинские, запорожские казаки и просто уголовный сброд, устроив такое, что торопчане стали вспоминать поляков и литовцев с ностальгической теплотой. Приходили в себя долго, не один десяток лет. Приграничная полоса на пятнадцать верст была опустошена. В уезде образовалось полторы тысячи пустошей. Когда в 1662 году торопчане в своей челобитной царю писали: «…твой государев порубежный город Торопец искони стоит на крови», – то против истины не грешили. Ни капли.
Кроме регулярных боевых действий и осад заглянула в город еще и эпидемия чумы. О пожарах и говорить не приходится. Эти приходили как по расписанию. Пожары были по недосмотру и намеренные, когда торопчане, перед тем как затвориться в крепости от неприятеля, на всякий случай сжигали посад, чтобы врагу нечем было поживиться. Если сосчитать все дома, которые торопчане за всю историю города сожгли на всякий случай и вновь построили, то этими домами, наверное, можно было бы застроить Москву. Если к ним прибавить сгоревшие по недосмотру, то две Москвы. И при всех этих пожарах, эпидемиях, осадах и наводнениях город успевал торговать и богатеть.
О торопецкой торговле и торговцах надо сказать особо. В немецкую Ригу возили дрова и строевой лес, в Новгород везли мясо и рыбу, воск – в Ярославль и другие русские города, в Литву везли кожи самой разной выделки, бараньи тулупы и барашковые шубы, рукавицы, сапоги, сермяжное сукно, сермяги и епанчи. С мехами все обстояло сложнее. Уже при Иване Грозном лесов вокруг Торопца сильно поубавилось. Зайцев и белок добыть еще можно было, а вот соболей уже нет, и поэтому за дорогими мехами приходилось ездить в Москву, а уж после покупки везти их на продажу за границу. Дело это было трудным и часто опасным. Конечно, между Москвой и Польско-Литовским государством существовали торговые договоры, по которым обеспечивался беспрепятственный приезд и отъезд торговых людей в обе стороны, но таможня в польских, литовских и немецких городах не только давала добро, но часто его же и отнимала. В преддверии Смутного времени и во время его купец даже не всегда мог понять – где и какую границу он переходит. Иногда литовские и немецкие купцы сами приезжали и приплывали в Торопец, чтобы продать свои товары, а взамен увезти коровьи шкуры, нагайки, рыболовные снасти, невареный мед и медвежье сало. Так в Торопце появились и прижились литовские евреи, хотя им и было запрещено торговать в Московском государстве. Запрещение, конечно, никуда не делось, но, как писали торопецкие лучшие торговые люди в 1653 году, «если б не пускать в Торопец для торгового промысла литовских евреев и Литвы разных вер, то государевой таможенной казны и трети не собрать».
Вообще запретительных указов Москва выпускала тогда множество. Время от времени часть товаров объявлялись заповедными. К примеру, в 1634 году было не велено продавать литовцам крестов, вина, меда, воска и золотых ефимков. Торопчане были, однако, большие мастера обходить правительственные указы и распоряжения. Правду говоря, они были закоренелые контрабандисты. Редкий торопчанин не был замечен в неуплате таможенных пошлин. Основную часть товара, привезенного из‐за границы, старались привезти ночью и тут же спрятать. На таможне показывали лишь одну подводу с вершками, а обоз с корешками стоял где-нибудь в лесу или в глухой деревне под присмотром своего человека. Торопецкий историк Иван Побойнин в своей книге «Торопецкая старина», вышедшей в 1902 году, пишет: «И в настоящее время существует в Торопце каменный двухэтажный дом постройки начала восемнадцатого века, в нижнем этаже которого – между стенами одной большой находящейся в нем комнаты и между наружными стенами дома – находится особое помещение, очевидно, предназначавшееся для скрытия в нем контрабандных товаров». Торопчан власти ловили за снятием уже наложенных на их возы с товаром таможенных печатей и подкладыванием в эти возы новых товаров. Больше всего торопецкие купцы любили взять денег в долг на покупку товара и не вернуть их. Брали в Москве, Литве и Риге и вообще где угодно за границей, поскольку дома такие фокусы удавались редко. Бегали от своих кредиторов целыми семьями. Их ловили, наказывали, но исправить не могли. Не гнушались они и прямым обманом покупателей. В 1629 году торопецкий торговый человек продавал сало в бочках. Продавал «сало за чисто, и хитрости в том сале, сказал, никакой нет». Как бы не так! При проверке оказалось, что в «сале в бочках в середке налито воды». Немудрено, что частыми гостями в Торопце были следственные комиссии из Москвы. Размер таможенных недоимок и остальных безобразий был таков, что накрыть поляну, напоить, накормить, одарить и отправить обратно в столицу уже не получалось. В 1734 году «за неправильный торг» торопеческое купечество уплатило астрономической величины штраф в размере десяти тысяч рублей и дало подписку в том, «чтоб впредь им, торопецким купцам, торги свои производить правильно». Торопецкие негоцианты обязались пошлины уплачивать сполна, товаров не утаивать, по ночам контрабанду не ввозить и не вывозить, российских серебряных денег и червонцев за границу не вывозить (был за ними и такой грех), «а ежели в вышеписанном или в другом чем против указов и таможенных прав и состоявшегося тарифа учинять хотя малое преступление, и за то им учинена была смертная казнь с отнятием всех их пожитков; и во исполнение вышеписанного всего непременно под тем подписались». Ну да. Подписались. Буквально через несколько лет какие-то предприимчивые, если не сказать жуликоватые, торопчане исхитрились в Германии занять денег под товар, который они обещали… но не привезли. Ни к обещанному сроку, ни через год после него. Немцы обиделись, и дело дошло до императрицы. В Торопец приехала очередная комиссия и стала строго требовать возврата денег. Тут-то и выяснилось, что кредит брала семья купцов-покойников. Умерли они все задолго до описываемых событий, но фамилии свои землякам оставили для оформления бумаг. То есть они, конечно, не оставляли, но не пропадать же такому добру. Хорошая купеческая фамилия на дороге, как известно, не валяется. Вот и на кладбище ей нечего лежать без дела.
Перед вами неожиданная книга. Уж, казалось бы, с какими только жанрами литературного юмора вы в нашей серии не сталкивались! Рассказы, стихи, миниатюры… Практически все это есть и в книге Михаила Бару. Но при этом — исключительно свое, личное, ни на что не похожее. Тексты Бару удивительно изящны. И, главное, невероятно свежи. Причем свежи не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое они на тебя оказывают, в том легком интеллектуальном сквознячке, на котором, читая его прозу и стихи, ты вдруг себя с удовольствием обнаруживаешь… Совершенно непередаваемое ощущение! Можете убедиться…
Внимательному взгляду «понаехавшего» Михаила Бару видно во много раз больше, чем замыленному глазу взмыленного москвича, и, воплощенные в остроумные, ироничные зарисовки, наблюдения Бару открывают нам Москву с таких ракурсов, о которых мы, привыкшие к этому городу и незамечающие его, не могли даже подозревать. Родившимся, приехавшим навсегда или же просто навещающим столицу посвящается и рекомендуется.
«Тридцать третье марта, или Провинциальные записки» — «книга выходного дня. Ещё праздничного и отпускного… …я садился в машину, автобус, поезд или самолет и ехал в какой-нибудь маленький или не очень, или очень большой, но непременно провинциальный город. В глубинку, другими словами. Глубинку не в том смысле, что это глухомань какая-то, нет, а в том, что глубина, без которой не бывает ни реки настоящей, ни моря, ни даже океана. Я пишу о провинции, которая у меня в голове и которую я люблю».
«Проза Миши Бару изящна и неожиданна. И, главное, невероятно свежа. Да, слово «свежесть» здесь, пожалуй, наиболее уместно. Причем свежесть не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое эта проза на тебя оказывает, в том лёгком интеллектуальном сквознячке, на котором ты вдруг себя обнаруживаешь и, заворожённый, хотя и чуть поёживаясь, вбираешь в себя этот пусть и немного холодноватый, но живой и многогранный мир, где перезваниваются люди со снежинками…»Валерий Хаит.
Любить нашу родину по-настоящему, при этом проживая в самой ее середине (чтоб не сказать — глубине), — дело непростое, написала как-то Галина Юзефович об авторе, чью книгу вы держите сейчас в руках. И с каждым годом и с каждой изданной книгой эта мысль делается все более верной и — грустной?.. Михаил Бару родился в 1958 году, окончил МХТИ, работал в Пущино, защитил диссертацию и, несмотря на растущую популярность и убедительные тиражи, продолжает работать по специальности, любя химию, да и не слишком доверяя писательству как ремеслу, способному прокормить в наших пенатах. Если про Клода Моне можно сказать, что он пишет свет, про Михаила Бару можно сказать, что он пишет — тишину.
Эта книга о русской провинции. О той, в которую редко возят туристов или не возят их совсем. О путешествиях в маленькие и очень маленькие города с малознакомыми или вовсе незнакомыми названиями вроде Южи или Васильсурска, Солигалича или Горбатова. У каждого города своя неповторимая и захватывающая история с уникальными людьми, тайнами, летописями и подземными ходами.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
«Сидеть и смотреть» – не роман, не повесть, не сборник рассказов или эссе. Автор определил жанр книги как «серия наблюдений». Текст возник из эксперимента: что получится, если сидеть в людном месте, внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг, и в режиме реального времени описывать наблюдаемое, тыкая стилусом в экран смартфона? Получился достаточно странный текст, про который можно с уверенностью сказать одно: это необычный и даже, пожалуй, новаторский тип письма. Эксперимент продолжался примерно год и охватил 14 городов России, Европы и Израиля.
Леонск – город на Волге, неподалеку от Астрахани. Он возник в XVIII веке, туда приехали немцы, а потом итальянцы из Венеции, аристократы с большими семействами. Венецианцы привезли с собой особых зверьков, которые стали символом города – и его внутренней свободы. Леончанам удавалось отстаивать свои вольные принципы даже при советской власти. Но в наше время, когда вертикаль власти требует подчинения и проникает повсюду, шансов выстоять у леончан стало куда меньше. Повествование ведется от лица старого немца, который прожил в Леонске последние двадцать лет.
Жанр путевых заметок – своего рода оптический тест. В описании разных людей одно и то же событие, место, город, страна нередко лишены общих примет. Угол зрения своей неповторимостью подобен отпечаткам пальцев или подвижной диафрагме глаза: позволяет безошибочно идентифицировать личность. «Мозаика малых дел» – дневник, который автор вел с 27 февраля по 23 апреля 2015 года, находясь в Париже, Петербурге, Москве. И увиденное им могло быть увидено только им – будь то памятник Иосифу Бродскому на бульваре Сен-Жермен, цветочный снегопад на Москворецком мосту или отличие московского таджика с метлой от питерского.
Сборник путевой прозы мастера нон-фикшн Александра Гениса («Довлатов и окрестности», «Шесть пальцев», «Колобок» и др.) поделил мир, как в старину, на Старый и Новый Свет. Описывая каждую половину, автор использует все жанры, кроме банальных: лирическую исповедь, философскую открытку, культурологическое расследование или смешную сценку. При всем разнообразии тем неизменной остается стратегия: превратить заурядное в экзотическое, впечатление — в переживание. «Путешествие — чувственное наслаждение, которое, в отличие от секса, поддается описанию», — утверждает А.