Непечатные пряники - [43]

Дело в том, что потомственный почетный гражданин города Старица Иван Петрович Крылов был активным черносотенцем, инициатором открытия городского отдела Союза русского народа, его бессменным казначеем, издателем черносотенной газеты «Тверское жало», националистом и махровым антисемитом. Вот что он писал о задачах «Тверского жала»: «…жалить правых, левых, средних и, главным образом, жидов, их прихвостней, кадюков, трехличных октябрей, социалистов, анархистов, бомбистов и т. п.». На страницах «Тверского жала» клеймили позором Бальмонта, Брюсова, Горького и Толстого. Особенно Толстого не любил Крылов и называл его… да как только не называл. Обвинял его в том, что он «своими мелкими книжонками развратил семью, пустил корни великого зла всех переживаемых нами ужасов». Больше Толстого Иван Петрович ненавидел только евреев. В 1907 году его поймали за разбрасыванием листовок со стихами, по-видимому, собственного сочинения: «…Когда царством своим, кровью сплошь залитым, овладеет злодей тайный враг – иудей!» Надо сказать, что за все эти художества, за ряд публикаций в «Тверском жале» и в другой его газете «Тверское Поволжье» царские власти неоднократно штрафовали Крылова. За статью о Столыпине Крылова приговорили к штрафу в сто рублей, и в двенадцатом году за «успехи» в его издательской деятельности он был «награжден» двухнедельным тюремным заключением. Старичане, опасаясь погромов, просили запретить власти шествие общества хоругвеносцев, которое создал в Старице неугомонный Крылов. В своем прошении, поданном на имя городского головы, они писали: «Принимая во внимание, что все подобного рода манифестации, устраиваемые всюду „истинно-русскими людьми“, оканчиваются погромом или скандалом, мы, нижеподписавшиеся граждане и обыватели города Старицы, в видах общественного спокойствия решились обратиться с просьбой к Вам, милостивейший государь, чтобы Вы вошли с ходатайством к административной власти о не разрешении „союзникам“ намеченной манифестации в какой бы то ни было форме, а тем более в день святой Пасхи…»[79] Вся бурная и кипучая деятельность Ивана Петровича оборвалась мгновенно в восемнадцатом году. Большевикам было недосуг увещевать Ивана Петровича и брать с него штрафы – они взяли и посадили его в тюрьму в качестве заложника и, скорее всего, расстреляли бы как монархиста и черносотенца, если бы Крылов не заразился в тюрьме сыпняком. Умирать его отпустили домой. Через какое-то время конфисковали и типографию, и оборудование для метеорологических наблюдений. Жена Крылова и его дети (тоже, кстати, черносотенцы) уехали из города, и с тех пор в Старице о них не слышал никто.

Нельзя сказать, чтобы Крылова в Старице позабыли напрочь. В 1997 году на доме Крылова, где до сих пор находится городская типография, стараниями ее тогдашнего директора появилась мемориальная табличка со следующей надписью: «С 1899 года типографией заведовал почетный гражданин города Старицы Иван Петрович Крылов». Недолго она провисела. Кто-то ее сорвал. Говорят, что теперь снова повесили. Да и в музее экскурсовод, показывая мне фотографию с домом Крылова, сказал несколько слов о его метеостанции. Буквально два или три. И все. И больше ничего[80].

Наверное, из обстоятельств жизни Ивана Петровича получился бы увлекательный роман или театральная трагедия, но нам надо двигаться дальше – в те времена, когда вместо «Тверского жала» в Старице стал печататься «Вестник Исполнительного Комитета Старицкого Совета Солдатских, Рабочих и Крестьянских Депутатов». На том же оборудовании и из тех же букв, только сложенных в другом порядке.

«Старица Ренессанс Корпорейшн»

В первые годы новая власть была занята подавлением крестьянских волнений в уезде. В те времена Старицкий уезд был одним из самых густонаселенных в Тверской губернии – в нем проживало сто сорок тысяч человек против нынешних двадцати девяти, из которых девять приходится на саму Старицу. Отличились старицкие власти в восемнадцатом году, когда местный исполком в ответ на подписание Москвой Брестского мира в полном соответствии с бессмысленной и беспощадной революционной пролетарской логикой потребовал от ВЦИКа… разрешить провести в уезде «Варфоломеевскую ночь против местной буржуазии». Телеграмму с этим требованием старицкие якобинцы направили в столицу, а копии (от большого ума) распространили по уезду. Поднялась паника, и не только она. Жители нескольких волостей числом до пятнадцати тысяч потребовали от старицкого исполкома объяснений. Жители нескольких волостей числом до пятнадцати тысяч пообещали Старицкому исполкому Варфоломеевскую ночь, и старицкий исполком понял, что они не шутят. Пришлось старицкому исполкому отозвать и свою телеграмму ВЦИКу, и ее копии.

Кроме подавления крестьянских выступлений закрывали монастырь, разрушали храмы, ликвидировали безграмотность, добывали камень, построили мост через Волгу, швейную фабрику, льнообрабатывающий, механический и овощесушильный заводы. Впрочем, мост, фабрику и заводы построили много позже – ближе к концу советской власти. На швейной фабрике шили на всю страну школьную форму. Была и у меня такая форма. Мне она не нравилась. Все время рвалась и пачкалась. Особенно чернилами, которые невозможно было отмыть. Особенно фиолетовыми.