Непарадигматическая лингвистика - [39]
Таким образом, положение о «местоименности» глагольных флексий есть в этой теории чистая условность описательности: более точно, удобнее говорить о том, что и местоимения, и глагольные флексии восходят к общему для них протоэлементу, являющемуся, как правило, дейктическим показателем (см. такую точку зрения: [Shields 1997]). Подобный взгляд восходит к точке зрения на реконструируемый и. – е. язык (the new image of I. – E. morphology), согласно которой первый этап развития и. – е. языка не был флективным, а в протоиндоевропейском на синтаксическом уровне соединялись компоненты диффузной семантики и диффузной частеречной принадлежности (см. об этом подробнее в главе первой).
Так, в 1992 г. вышла уже упоминавшаяся статья Ф. Адрадоса «О новом облике индоевропейского: история одной революции» [Adrados 1992]. Суть «нового облика» Фр. Адрадос излагает следующим образом (как кажется, повторить эти положения допустимо и в этой главе).
Индоевропейский язык прошел три реконструируемые стадии:
1) Протоиндоевропейский. Он не был флективным и не имел парадигм.
2) Тот этап индоевропейского языка, который засвидетельствован анатолийскими данными.
3) Поздний индоевропейский язык, который до сих пор и принято было считать древнейшим состоянием и который уже обладал парадигматическим устройством» [Adrados 1992: 1; Shields 1997: 106].
В предыдущие периоды лингвистической реконструкции протоиндоевропейского, как считает Ф. Адрадос, было лишь два направления: «унитарное», «плоское» (plain), по которому реконструировался некий единый язык, близкий к более поздним состояниям, и язык с реконструируемой «глубиной», то есть тот язык, в котором принципиально выявляются лингвистами возможные иные состояния, но в общем виде они никогда ими не формулируются.
Многое в этой теории «нового облика» связано с идеей постепенной эволюции в развитии компонентов парадигм глагола и имени, но для нас важно то, что именно эти дейктические час-тички-партикулы, а отнюдь не местоимения, которые появляются – пусть из них же, но позже, – по мнению приверженцев «новой теории», лежат в основе первоначальной индоевропейской грамматики. Значение их, как уже говорилось, было достаточно диффузным, и это объясняет, по мнению К. Шилдза, автономность развитий глаголов, имен и местоимений как особых – семантически и функционально – частей речи.
Частицеообразные партикулы при этом всегда объединялись (и объединяются и сейчас!) в ансамбли разных функциональных оттенков, разумеется, не реализуя в языках всех своих комбинаторных возможностей[53].
Эти ансамбли могут состоять только из самих партикул. Так, нами были выбраны (по принципу случайной выборки) 10 русских партикул: не, къ, то, ли, и, у, же, да, а, но. Они дают 726 сочетаний по 2 и по 3 элемента с возможными перестановками[54], однако лишь около 50 комбинаций из них могут быть признаны реализовавшимися и функционирующими в русском языке реально.
Приведем также для иллюстрации фрагмент цепочки двукомпонентных партикульных комплексов, порожденных компьютерной программой из 9 русских партикул: и, а, не, но, да, же, ли, къ, то, и посмотрим, что из этого взял язык: и + а, и + но, и + да, и + же, и + ли, и + то, и + къ, и + не, … но + а, но + да, но + же, но + ли, но + то, но-къ, но-не, да-а, да-и, да-но, да-же, да-ли, да-то, да-къ, да-не, же-а, же-и, же-но, же-да, же-ли, же-то, же-къ, же-не, ли-а, ли-и, ли-у, ли-но, ли-да, ли-же, ли-то, ли-къ, ли-не, то-а, то-и, то-у, то-но, то-да, то-же, то-ли, то-къ, то-не, къ-а, къ-и, къ-у, къ-но, къ-да, къ-же, къ-ли, къ-то, къ-не, не-а, не-и, не-но, не-да, не-же, не-ли, не-то, не-къ, а-и, а-но, а-да, а-же, а-ли, ато, а-къ, а-не.
Мы видим здесь 84 сочетания.
Что же находится среди них? Какие частеречные элементы, относящиеся к системе языка, можно здесь выделить?
Во-первых, это привычные для нас современные «цельные» слова: или, даже, тоже, к(ъ)то.
Во-вторых, это слова, ставшие сейчас архаичными, но засвидетельствованные в истории языка: ино, неже, нели, къда, аже, али.
В-третьих, это графически дистантные компоненты, часто требующие контекстного продолжения, однако вполне для нас привычные: и + да, и + то, и + не, но + а, но + не, не + то, да + и, да + ли, да + но, да + не, то + и, то + ли, то + не, а + то, а + не. На каждое такое сочетание легко привести соответствующие текстовые верификации[55].
В-четвертых, мы видим здесь не собственно русские, но славянские нормативные сочетания: ano («да» – чешское и словацкое), дали (болгарское вопросительное слово).
В-пятых, комплекс становится привычным, если первый элемент квалифицировать в качестве междометия: да-а…, не + а…, а, да.
В-шестых, представлены двучленные партикульные сочетания, явно требующие третьего партикульного члена для завершения комплекса: и + къ, но + къ, да + къ, то + къ, къ + а, къ + и, а + къ и т. д., а в двучленном комплексе в языке не существующие.
Итак, мы видели, что комбинации + перестановки неких исходных элементов структуры CV порождают разные части речи уже привычной для лингвиста языковой структуры.
