Неожиданные люди - [81]

— Неужто вы думаете, Жора, что какой-то Барабанов, который ходит и на людей не смотрит, больше, чем Вадим Петрович и Савелий Антонович, разбирается в фундаментах? — с раскатистым смешком и негодующим пожатием плеч вопросила супруга Курбатова.

— В конце концов, существует теория, прогнозы, методы расчета, — поддержал жену Курбатов.

— Я должен вам заметить, молодой человек, — деликатно-наставительно вмешался и Орлов, бывший, правда, всего на десять лет постарше Жорки, — что ваше такое публичное недоверие, особенно ваш, извините, ресторанный тон… они… м-мм, оскорбительны для Вадима Петровича…

— Жоржик, пожалуйста, скушай что-нибудь. Ты совершенно ничего не ешь, — обратилась к нему и хозяйка.

Но Жорка уже был неуправляем. Он побледнел, задрожал лицом и, грозяще вскинув свою кривую, длинную, как у гориллы, руку, заорал на всю гостиную:

— Валяйте, валяйте! Лижите задницу Вадиму! Он вас не забудет!..

Тут-то и не сдержался Вадим Петрович. Мысль о том, что вот сейчас, сию минуту, как ударом молотка по хрусталю, разбили грубым оскорблением атмосферу дружеского единения его с людьми, мнением которых он привык дорожить, привела его в бешенство. Он вскочил и, под ахи и вздохи дам и гробовое молчание мужчин, подскочив к Селиванову, сказал ему сквозь зубы:

— Выйдем!

Судорожно ухватив приятеля за руку, Вадим Петрович почти волоком втащил его в соседнюю комнату и, разряжая накопленную злобу на виновника позора своего, изо всех сил саданул винтом крутящегося Жорку кулаком под дых. Жорка ахнул, схватился за живот и, корчась, повалился на пол.

— Сволочь! — бросил ему хриплым шепотом Вадим Петрович и, выйдя в коридор, тщательно прикрыл за собою дверь. Потом оправил на себе рубашку и, со смущенной улыбкой выйдя к гостям, сказал спокойным, будничным тоном:

— Перепил человек, что с него взять… Проспится — будет прощения просить.

— Ты спать его уложил? — сердобольно спросила Светлана, знавшая о семейном неблагополучии Жорки и сочувствовавшая ему.

— Да, уложил, — пробормотал Вадим Петрович и, подойдя к столу, предложил всем выпить, чтобы скорей забыть неприятный инцидент.

…Но Жорка так и не вышел к гостям. Когда, немного погодя, Светлана заглянула в комнату, куда его втащил Вадим Петрович, Жорки там уже не оказалось — он ушел, неслышно и незаметно.

А на следующий день в папке документов, требовавших визы главного архитектора, Вадим Петрович обнаружил заявление Селиванова с просьбой об увольнении по собственному желанию и в связи с семейными обстоятельствами; внизу стояла подпись Ненашева: «Не возражаю». Вадим Петрович заявление визировать не стал и попросил секретаря вызвать к нему заявителя, но Жорка к нему не явился, а через две недели, в соответствии с законом, не вышел на работу, стал, как говорили, пропадать в пивных, пока ему не оформили увольнение. Получив трудовую книжку, он тут же исчез в неизвестном направлении, оставив жене заверенное нотариусом заявление-согласие на расторжение брака и забрав с собою лишь носильную одежду и книги по архитектуре. А погодя исчезла из города и Лариса, сняв с души Вадима Петровича остатки неловкости за былые, давно уже прекращенные встречи с этой женщиной.

О потере Жорки Вадим Петрович пожалел не раз, и не только он — Ненашев тоже: как бы там ни было, признали они оба, а у Жорки была архитектурная башка. Вадим Петрович, сколько он потом ни размышлял на эту тему, так и не понял, какого черта Жорка бросил филиал и какого рожна ему вообще нужно было. Ведь, казалось бы, здесь, в Лесопольске, сбывается его многолетняя мечта — строительство цветного микрорайона, который рос не по дням, а по часам; по службе он тоже сделал немалый скачок, продвинувшись в замы Ненашева; впереди маячила Жорке увесистая премия (у Вадима Петровича твердое было предчувствие, что на конкурсе «Гипрогорода» хоть какую-нибудь, а премию получит их проект), а вместе с ней — и всесоюзная известность архитектора. А он, осёл, все бросил и смотался неизвестно куда. Зачем, спрашивается. Может быть, из-за него, Вадима Петровича? Затрещина его обидела? Да мало ли что не случается между друзьями… А может быть, из-за Ларисы? Да разве стоит того баба, пусть самая красивая, по-твоему, чтобы из-за нее ломать себе жизнь? Глупость, конечно! Нужно было перешагнуть через эту стерву… Да, Жорка оказался слабаком… «А все же парня жаль, — думал иногда о нем Вадим Петрович, — пропадет ведь без дружеской поддержки, сопьется…»

Бегство Жорки Селиванова как бы открыло начало целой серии личных неприятностей Вадима Петровича, и первая из них касалась его отношений с сестрой Валентиной.

Собственно, до последнего времени никаких отношений между ними не было. Он знал, что у него есть в Куйбышеве сестра, но когда, бывая в головном институте, наведывался домой и видел Валентину, эта длинноногая молчаливая женщина с вечно распущенными волосами и унылым, бледным лицом никакого родственного чувства в нем не вызывала, а ее привычка часами просиживать в своей комнате за прослушиванием неимоверно нудных и длинных симфоний казалась ему признаком какой-то душевной ненормальности.

Встречаясь, они обменивались двумя-тремя малозначащими фразами — он полушутя о чем-нибудь спрашивал, она суховато отвечала. Этим, по существу, и ограничивались их родственные отношения. Живя в Лесопольске, Вадим Петрович узнал, что Валентина вышла замуж за своего же однокурсника; потом — что Валентина развелась, спустя всего полгода, — не сошлись характерами, говорила мать, но эти вести были глубоко безразличны Вадиму Петровичу, потому что ничего хорошего он от сестры уже не ждал. Последние несколько лет она жила разведенкой, но, как жила, Вадим Петрович знать не хотел, а мать о том помалкивала (Анна Александровна как будто стала стесняться откровенничать с сыном), но по тому, как она вздыхала, произнося имя дочери, и какими глазами на нее смотрела — так смотрят на сирых и убогих, — брат мог догадываться, что живется Валентине трудно и несчастливо, но и это было ему безразлично, потому что он уже привык к безразличию в отношении своей сестры, как будто Валентина была ему не родной, а совершенно посторонний, чужой человек. И вдруг в один прекрасный день Анна Александровна сообщила сыну радостную весть, что «за Валенькой ухаживает очень даже приличный мужчина, моряк дальнего плавания с Черноморья, и, кажется, намерен вот-вот посвататься…» Вадим Петрович, оказавшись вскоре в Куйбышеве, зашел домой, где и застал случайно оказавшегося в гостях жениха Валентины. Звали его Вениамином Олеговичем. Он был лет на десять старше невесты, но держался очень браво. Он служил первым помощником механика на торговом судне, которое ходило иногда в загранку, а в Куйбышев приехал в командировку, в пароходство, но, впрочем, познакомился он с Валентиной в свой предыдущий, отпускной приезд (в Куйбышеве жила его мать). Вадиму Петровичу он сразу понравился — широтой, с какой он всех одаривал подарками: батю — турецкой трубкой и пачкой редкостного голландского табаку, Анну Александровну — сногсшибательной хозяйственной сумкой итальянского производства, а Валентину — набором французской косметики. Вадима Петровича тронуло то, что и он не забыт: моряк преподнес ему занятную авторучку — с раздевающейся донага девицей в купальничке. Вадим Петрович нашел, что человек, который ходит в загранку на большом торговом судне, да еще в солидной должности — механика, перспективный человек, и высказал это мнение родителям. Обрадованные старики даже всплакнули от умиления и стали готовиться к свадьбе, после которой, по словам жениха, молодые должны были уехать на жительство в Одессу. И когда, казалось бы, дело было слажено и в Куйбышеве ждали только даты регистрации — 5 декабря, позвонила в Лесопольск Анна Александровна (уже в конце ноября) и плачущим голосом сказала сыну, что Валентина только что отправила Вениамину Олеговичу телеграмму, чтобы он не приезжал, потому что-де она выходить за него раздумала. Анна Александровна умоляла сына приехать и поговорить с сестрой. Вадим Петрович был уже настроен, что замужество сестры даст ему с семьей возможность, без всяческих хлопот и без особенных расходов, отдыхать каждое лето в Одессе, где Вениамин Олегович владел квартирой с окнами на море, а старикам, со временем, — возможность перебраться ближе к дочери, чтобы в свое удовольствие прожить остаток лет на пенсию (чина генерала батя так и не был удостоен), и мысль о том, что эти планы сорваны единственно из-за дурости Валентины, привела его в бешенство. Однако, овладев собой, он выразил матери сомнение в своих способностях образумить сестру. Но Анна Александровна поспешно возразила, что, напротив, только он один и сможет наставить Валентину на истинный путь, потому что брат Вадик для нее самый большой сейчас авторитет. «Это что-то новое», — пробормотал Вадим Петрович в телефон, искренне изумленный таким заявлением матери. «Да, да! — захлебываясь быстрыми словами, продолжала Анна Александровна. — Она ведь такая у нас, поперечная: при тебе слова лишнего не скажет, а соседям и знакомым уши о тебе прожужжала. Она гордится тобой, что ты всего добился собственным упорством!» — «Хорошо, попробую, — сказал Вадим Петрович. — Завтра я буду в Куйбышеве». Его вызывали как раз в головной институт.