Неожиданные люди - [75]

Шрифт
Интервал

Будь кто-нибудь другой на месте Вадима Петровича, он, может быть, и удовольствовался бы положением, которого достиг в свои тридцать три года, а дальше вверил бы свою судьбу течению времени, утешаясь надеждой, что где-то этак лет через десять-пятнадцать его переведут (в лучшем случае с повышением) в головной институт, в Куйбышев. Но Вадима Петровича Выдрина такая перспектива решительно не привлекала: он хотел успеха, дерзкого и шумного, и не когда-нибудь, а в скором будущем, теперь, пока он еще молод и полон нерастраченных сил, и этот будущий успех он связывал с Москвой. Он уже давно прицеливался к Москве, прикидывая так и эдак возможности осуществления своей мечты — жить и работать в этой мекке градостроения, но все приходившие в голову варианты отвергал как нереальные. И вдруг счастливая случайность — встреча с Казанчеевым, давнишним другом-однокашником, — помогла Вадиму Выдрину найти надежный, скорый путь в Москву…

Весть о том, что Казанчеов — в Москве, и не кто-нибудь, а начальник главка, член коллегии строительного министерства республиканского значения, дошла до Вадима Петровича через Жорку Селиванова, узнавшего о сногсшибательной карьере институтского товарища тоже окольным путем, и эта весть в первую минуту поразила Вадима Петровича своей неожиданностью. Его было кольнула даже зависть, но мгновение спустя он уже спокойно думал: «А почему бы и нет? Почему не Валерка?» — и вспомнил высокую, сутуловатую фигуру Казанчеева с его широкими, не по годам грузными плечами, внушительный, спокойный взгляд темных, маслянисто-карих глаз монгольского разреза… Еще тогда, в студенчестве, Вадим Петрович чувствовал смутное превосходство друга над собой… в чем, он затруднился бы сразу сказать… может быть, скрытой в Валерке начальственностью характера, манерой говорить веско и неторопливо. Вадим Петрович вспомнил их с Валеркой студенческие шалости, мужские разговоры о женщинах… заполуночные сражения в «козла» на чертежной доске, положенной на четыре пары колен… совместные купанья в Волге, игру в одной команде в волейбол… «Радоваться надо, что Валерка наверху, — подумал вдруг Вадим Петрович и освобожденно вздохнул. — Этот — поможет, должен помочь по старой дружбе!» — и, выписав себе командировку, он полетел в Москву.


Вадим Петрович не однажды был в Москве, но впервые в этот раз прилетел летом, точнее говоря, в конце весны и поразился богатству столичных пейзажей. На протяжении всего пути от аэропорта до центра все пространство справа от шоссе и слева было затоплено зеленым мором леса; и было впечатление, что само это стреловидное, лоснящееся в солнечных лучах шоссе, отшлифованное быстрыми колесами бесчисленных автомобилей, проложено не в пригородной зоне гигантского города, а в девственной, нетронутой тайге, и с единственной целью: радовать глаза людей торжеством разнообразной, самообновившейся лесной стихни, могучее дыхание которой, насыщенное ароматом ландышей и земляники, врываясь в раскрытые окна такси, перебивало все дорожные химические запахи. И даже в центре города целые кварталы тонули в половодье зелени, а к небу прорывались только одинокие многоэтажные дома и новенькие «башни», как будто вся столица, подобно граду Китежу, оказалась вдруг на дне лесного моря. Вадим Петрович в столице не был уже года три и отмечал теперь большие перемены в облике ее: микрорайоны длинных белых девятиэтажек, опоясанных лоджиями и похожих на многопалубные пароходы; белоснежные «паруса» домов на Новом Арбате; высотное здание СЭВа, напоминавшее поставленную на попа гигантскую раскрытую книгу, строчки-окна которой горели во тьме таинственным фосфорически-желтым светом; и — множество стеклянных кубов — кафе и магазинов, тоже залитых по вечерам ослепительным электрическим светом. Когда Вадиму Петровичу попадалась на глаза башня-дом, судя по архитектуре, с улучшенной планировкой квартир, может быть, даже «люкс», он с замиранием сердца думал: «Вот это дом! Вот бы где пожить!» И, глядя на пролетавшие мимо новые модели легковых автомобилей, добавлял про себя: «И — ездить на работу на такой вот красавице машине… Нет, Вадик: куда тебе с суконным рылом в калашный ряд…» Но в то время, как чувства не верили в это, разум твердил: «Буду! Лягу костьми, а буду в белокаменной! Буду!»

В первый же день приезда, уладив в Госстрое необходимые по командировке дела, Вадим Петрович позвонил из гостиницы и узнал, что Валерий Анатольевич в Москве и будет завтра у себя в половине десятого. К этому времени Вадим Петрович и приехал в министерство. Казанчеев, как ему сказали, был уже в своем кабинете, и, к удивлению Вадима Петровича, его пустили туда запросто, без доклада. Едва только увидев входившего, Казначеев, с радостной улыбкой узнавания на широком, располневшем лице, медленно поднялся из-за стола и поспешил навстречу…

Минуту спустя они сидели в углу кабинета за журнальным столиком, пили кофе и разговаривали.

Говорил по преимуществу Казанчеев. Рассказывал, как строил жилые кварталы в Ульяновске. Похоронил мать. Женат на подружке детства. Двое ребятишек: девочка учится в музыкальной школе. По служебной лестнице продвигался с трудом, не раз бывал крепко бит вышестоящими, даже схлопотал «строгача» по партийной линии — за упущение в работе…


Еще от автора Николай Алексеевич Фомичев
Во имя истины и добродетели

Жизнь Сократа, которого Маркс назвал «олицетворением философии», имеет для нас современное звучание как ярчайший пример нерасторжимости Слова и Дела, бескорыстного служения Истине и Добру, пренебрежения личным благополучием и готовности пойти на смерть за Идею.


Рекомендуем почитать
Пути и перепутья

«Пути и перепутья» — дополненное и доработанное переиздание романа С. Гуськова «Рабочий городок». На примере жизни небольшого среднерусского городка автор показывает социалистическое переустройство бытия, прослеживает судьбы героев того молодого поколения, которое росло и крепло вместе со страной. Десятиклассниками, только что закончившими школу, встретили Олег Пролеткин, Василий Протасов и их товарищи начало Великой Отечественной войны. И вот позади годы тяжелых испытаний. Герои возвращаются в город своей юности, сталкиваются с рядом острых и сложных проблем.


Арденнские страсти

Роман «Арденнские страсти» посвящен событиям второй мировой войны – поражению немецко-фашистских войск в Арденнах в декабре 1944-го – январе 1945-го года.Юрий Домбровский в свое время писал об этом романе: "Наша последняя встреча со Львом Исаевичем – это "Арденнские страсти"... Нет, старый мастер не стал иным, его талант не потускнел. Это – жестокая, великолепная и грозная вещь. Это, как "По ком звонит колокол". Ее грозный набат сейчас звучит громче, чем когда-либо. О ней еще пока рано писать – она только что вышла, ее надо читать. Читайте, пожалуйста, и помните, в какое время и в каком году мы живем.


Женя Журавина

В повести Ефима Яковлевича Терешенкова рассказывается о молодой учительнице, о том, как в таежном приморском селе началась ее трудовая жизнь. Любовь к детям, доброе отношение к односельчанам, трудолюбие помогают Жене перенести все невзгоды.


Крепкая подпись

Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).


На далекой заставе

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мой учитель

Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».