Неотразимая - [11]

Она не осознавала каких-то вещей, и они для нее не существовали. Но как откажешься признать реальность смерти Ричарда Темпеста? Харви задумался.

Рано или поздно ей придется признать этот факт, как бы груб он ни был. Ей придется жить с этим до конца дней.

Он смотрел на нее с любовью и с отчаянием. Ее лицо, все еще прекрасное, сейчас было лишено какого бы то ни было выражения, чистая, почти не тронутая морщинами кожа бледно мерцает, под нею сильней, чем обычно, проступают красиво вылепленные скулы. Она все еще вполне соответствовала хвалебному описанию в журнале «Вог»: «Мисс Хелен Темпест из Мальборо, изящная, как статуэтка слоновой кости, нежная, как летний дождь, изысканная, как само ее имя…» Она обладала той своеобразной хрупкой женственностью, которая заставляет мужчин кидаться распахивать двери и подвигать стулья, чтобы получить в награду горящий взор прекрасных глаз — глаз бирюзового цвета, огромных и глубоких, осененных длинными ресницами, затеняющими их, словно пальмы лагуну. Ростом она была с брата — все Темпесты отличались высоким ростом, — но более тонкого и деликатного сложения. Уже девочкой она была необычайно стройной, с узкими бедрами и небольшой грудью. Сейчас, когда ей было пятьдесят четыре, ее белокурые с удивительным зеленоватым отливом волосы чуть тронула седина, они были коротко подстрижены и слегка вились на затылке, оставляя открытой длинную стройную шею, и держалась она так же прямо, как и много лет назад, когда Харви Грэм, только что вернувшийся после пяти лет, проведенных в Штатах, влюбился в нее сразу же и на всю жизнь.

Она была мисс Темпест из Мальборо, он — сын управляющего поместьем, которого заметил ее брат.

Харви Грэм, по мнению Ричарда, подавал надежды и потому был послан учиться в Гарвард на юридический факультет. Харви обожал Хелен издали, молча, преданно, всегда помня о своем положении, что было ему крепко внушено отцом-шотландцем, ярым кальвинистом. Так продолжалось до тех пор, пока Хелен, намереваясь просто приободрить молодого робкого юриста, который был зачарован домом, не нашла в нем друга, и он постепенно сделался ее верным вассалом, над которым втихомолку посмеивались слуги. Он был остер на язык и проницателен и постепенно вырос не только во мнении общества, но и в глазах мисс Темпест и ее брата, Хозяина острова; его авторитет и влияние усилились, он стал юристом и доверенным лицом Ричарда и не только входил в Тайный совет, но и был своим в семействе Темпестов.

И лишь тогда, почувствовав себя достаточно уверенным, он в первый раз (но не в последний) попросил ее выйти за него замуж.

Взгляд прекрасных глаз Хелен, проникавший в самое сердце, остановился на нем, на губах ее появилась грустная улыбка.

— Я не создана для брака, Харви.

— Но я люблю тебя, люблю всем сердцем и душою.

Я хочу заботиться о тебе.

Легчайший, но горький вздох, печальный взгляд.

— Любовь… — Лицо ее на мгновение озарила нежность. — Ни за какие деньги я бы не смогла полюбить, Харви.

— Но ведь ты любишь Мальборо! — в его голосе звучала ревность, он обвинял.

— Мальборо всегда будет здесь. Чудесный дом, несокрушимый, всегда спокойный, всегда прекрасный… к тому же в нем есть все, на что я гожусь.

Он понял — здесь был намек на ее нервный срыв. На годы, которые она провела вне острова, в частной клинике. Годы, потерянные для мира — и для него. Годы, о которых она никогда не рассказывала. О которых никто не рассказывал. Но истинность ее слов была несомненна. В Мальборо она создала дом — произведение искусства, которым мир никогда не перестанет восхищаться.

Замечательный дом, где были собраны лучшие образцы мирового искусства, прекрасная мебель, ковры, драпировки, фарфор и хрусталь, превосходного качества и сказочных красок; Аладдинова пещера сокровищ, получившая титул «Красивейший дом мира». Люди мечтали получить в него приглашение, добивались этого, а потом хвалились ими, как знаками отличия.

Хозяйкой дома она была непревзойденной; ни одна мелочь не ускользала от ее внимания; в огромном доме все сочеталось настолько гармонично, было угадано так безошибочно, что дух захватывало. Каждый званый обед тщательно планировался. Продумывалось все, вплоть до длины скатерти и расстояния между стульями; сервиз, который она выбирала в шкафах шести специальных кладовых, ломившихся от дивных — на двести персон — мейсенских, рокингемских и севрских сервизов, сочетался с фарфоровыми ручками массивных золотых столовых приборов, а к ним подбирались цветы для украшения стола. Этим она всегда занималась сама. Она умела поставить в хрустальный бокал крохотный букет маргариток, и он превращался в очаровательный натюрморт. Она год за годом тщательнейшим образом записывала сведения, касавшиеся гостей, в свои хозяйственные книги, переплетенные в сафьян ее любимого зеленого цвета, так что в любой момент могла найти имя гостя и справиться, каковы его любимые блюда, что он курит, какому сорту кофе отдает предпочтение, какой цвет любит. Уик-энд в Мальборо отличался сибаритством, напоминавшим о Версале и царском дворе в России.

Разве где-нибудь еще подавался обед на тарелках, расписанных золотыми листьями, со столовыми приборами, принадлежавшими когда-то Марии-Антуанетте, на тончайшей кружевной скатерти, которую, пожалуй, можно было протащить сквозь игольное ушко; разве где-нибудь еще достаточно было протянуть руку к расшитой сонетке — работы самой Хелен, известной своим рукоделием, — чтобы любое желание тут же исполнилось? Можно было только удивляться, что вся эта роскошь, все прекрасно и незаметно работающее хозяйство создала женщина, всегда казавшаяся усталой, будто бы последнее усилие истощило ее, и тем не менее, когда она шла, ее гордая походка наводила на мысль о шлейфе.