Неостывшая память - [46]

Студенческая братия обожала ректора Александра Даниловича Александрова. О нем ходили легенды. Например, о том, как он на спор, подобно озорному мальчишке, прокатился на «колбасе» трамвая. Или о том, как на Большом Ученом Совете, проверяя наличие присутствующих, изумился: почему скот считают по головам, а членов-корреспондентов – по членам, чем вызвал неприязнь некоторых ученых и особенно – влиятельного академика Фока.

Одно время я обитал в общежитии на Мытнинской набережной. Там студенты рассказывали друг другу байку, как комендант нашел на чердаке матрац – подумать только для каких надобностей!!! Возмущенный комендант поставил об этом в известность свое прямое начальство. Доложили ректору. Александр Данилович не только приказал «не поднимать пыль», но и посоветовал принести на чердак еще один матрац, заметив, что все когда-то были молодыми, молодых надобно понимать и по возможности помогать им.

Запомнился темный осенний вечер. На улице сильный дождь, а в 31-ой аудитории филфака – шумный, яркий, веселый студенческий бал в честь 7 ноября. Вместе с друзьями-первокурсниками спускаемся в холл первого этажа покурить. Между входными дверями стоит дежурный по фамилии Гуч. Его задача – охранять от посторонних наше веселье. Посторонним очень нравились наши девчонки-филологини. Еще бы, ведь они самые красивые в университете! И вдруг мы видим появившегося в дверях человека в темном пальто с поднятым воротником. Видим, как бдительный Гуч пихает его в грудь. «Братцы, да это же ректор!» – завопил кто-то из курильщиков, и мы мгновенно оттащили сокурсника от Александра Даниловича. Наперебой начали извиняться перед ним, а он, отряхивая руками мокрое пальто, добродушно говорил, что не стоит ругать своего товарища, ведь он все делал как надо, и вовсе необязательно всем студентам, тем более – первокурсникам, знать в лицо ректора.

Но было видно, что он доволен нашим горячим заступничеством. «А руки у тебя крепкие!» – улыбнулся он растерянному Гучу. Затем разделся в гардеробе, поднялся на второй этаж, понаблюдал за танцующими студентами и двинулся к выходу. Мы почтительно проводили его до дверей. Всей нашей компании он на прощанье пожал руки.

Интересно и весело жили мы в те годы. Плохо, что стипендия была, что называется, «с гулькин нос»: 290 рублей на первом курсе, 360 – на пятом. Все время хотелось есть, приходилось подрабатывать – разгружать вагоны с овощами, с песком, а в булочных – машины с хлебом. Из-за усталости утром не хватало сил ехать на занятия, неизбежно появлялись «хвосты». Ликвидировать их было не так-то просто. Но молодая бесшабашность, энергия били через край. Иногда – что скрывать! – «сходили с рельс». Зимним днем мы с Володей Пырсиковым пошли на Невский проспект покупать со стипендии мыло. Все бы хорошо, но купленное мыло решено было «обмыть». В результате в полном соответствии со статусом братьев Бражкиных мы остались без стипендий. Что было – то было…

Иногда соученики, дети состоятельных родителей, приглашали нас в гости. Однажды Лена Ященко, девочка из моей группы, сказала, что ее родители будут рады, если я приду к ним домой на обед. Ну разве я мог отказаться! У Лены была роскошная грива рыжих волос. Она начала учиться в нашей группе со второго курса. До этого с родителями жила в Узбекистане. Сергей Диомидович и Антонина Михайловна встретили меня радушно, усадили за красиво сервированный стол, расспрашивали о моей жизни, о родителях, об учебе. Наконец хозяйка внесла вкусно пахнущее блюдо. На моей тарелке оказалась гора риса, мяса и еще чего-то, о чем я не имел ни малейшего понятия. Со всей этой божественной вкуснотищей я без труда справился, вежливо, но с сожалением отказавшись от добавки. В конце обеда Антонина Михайловна спросила: «Ну, как, Боря, тебе понравилось?» – «Отличная каша!» – от души похвалил я ее кулинарное чудо. Эх, знал бы, как я обидел своей похвалой добрую женщину! Как потом мне объяснила Лена, вкушал я тогда вовсе не кашу, а самый настоящий узбекский плов. Назвать плов кашей мог только полный невежда. В этот дом меня пригласили еще всего один раз – на свадьбу Лены с нашим сокурсником Олегом Шарковым. Прошло более пятидесяти лет. Встречаясь по праздникам у кого-нибудь из нас, ветеранов 3-ей русской группы, мы с Еленой Сергеевной непременно вспоминаем о том, как я назвал кашей плов, приготовленный ее мамой.

К девочкам на факультете я относился легко, по-дружески, но внутренне был скован, потому что из-за безденежья не мог позволить себе кого-либо из них пригласить в кино или в музей. В общежитии нравы были значительно проще, там можно было на вечеринке выбрать любую красавицу на танец, а когда провозглашали «белый танец», подпирать стенку не приходилось: количество филологинь значительно превышало мужское «поголовье». Иногда девчата старших курсов просили помочь в написании диплома. Я никогда не отказывался, рассказывал все, что знал. Но помочь было просто, когда дело касалось русской классической или советской литературы. С зарубежной было значительно сложнее, и я наотрез отказывался. Но однажды не устоял перед напором настойчивой студентки с английского отделения. Перед тем, как сесть за написание сочинения о не переведенном еще на русский язык романе Германа Мелвилла «Моби Дик», дотошно выспросил ее об авторе, времени, когда он жил, литературном окружении и, естественно, заставил подробнейше пересказать сюжет книги. Когда узнал, что писатель в ранней молодости был юнгой, всерьез увлекся темой и за две ночи легко написал то, что было нужно. А трудился я в девичьей комнате под настольной лампой, покрытой плотным халатиком. Иногда сбивался с мысли. Да и как не сбиться, когда рядышком – руку протяни – посапывают четыре девицы!