Неопубликованное вступление к "Бэббиту" - [3]
Миф! Америка больше не изолированная раса храбрых истребителей индейцев. Она часть мира. Как и всякая нация, она состоит из смелых новаторов и ворчливых ретроградов. Ее литература и ее Д. Джонсы подвластны тем же законам, что и литература и деловитые толпы Д. Джонсов в Англии, Испании или Норвегии. Мистер Генри Ван Дейк не более новатор и пионер, чем мистер Герберт Джордж Уэллс — и его не следует судить более снисходительно, и ему не следует делать скидок на провинциальность.
И Монарки, города с населением в 300 тысяч человек, являются наиболее яркой иллюстрацией противоречия между мифом о пионерах и реальной действительностью. К сожалению, американская литература описывала только крупные старые города — такие, как Нью — Йорк, Сан-Франциско, Ричмонд, — или маленькие поселки, забывая о промежуточном звене. А это звено представляет собой необычайно важный тип поселения: это город, где живет несколько тысяч жителей; это уже город и в то же время еще деревня, это крупный центр, которым управляют осторожные люди с психологией жителей деревни.
Лишь Бут Таркингтон, писавший об Индианаполисе, да несколько местных знаменитостей, стремившихся прославить богатство своих Монарков, обращались к описанию этих городов, которые в гораздо большей степени, чем Нью-Йорк, изготовляют наши товары, избирают наших президентов и… покупают наши книги. А между тем они достаточно значительны, чтобы из-за них стоило ссориться, и они заслуживают того, чтобы, не делая никаких скидок, сказать о них всю правду.
Говоря, что эти города развиваются по тем же законам, что Мюнхен или Флоренция, я вовсе не хочу сказать, что они похожи на Мюнхен или Флоренцию. Они росли необычайно быстро и были так наивны, так пронизаны республиканским и пресвитерианским духом, так самодовольны и неискушенны, что в них сложился тип существования, несколько отличающийся от жизни в других местах земного шара. Различие это, возможно, будет постепенно уменьшаться; возможно, и в этих городах выработаются благородные традиции спокойного и честного труда в противовес шумному нажиму, вынуждающему людей покупать ненужные им вещи, но этого благородства нельзя достичь, не изучая самого себя, не признав, что двадцатиэтажное здание совсем не обязательно прекраснее Собора Парижской богоматери и что завод, выпускающий 19 тысяч автомашин в день, не обязательно делает машины лучше, чем тот, который выпускает за день только одну…….
Предвещая, что будут выработаны благородные традиции, я, разумеется, совсем не хочу сказать, что в будущем эти Монарки духовно или физически уподобятся Мюнхену или Флоренции. В природе существует некая психологическая закономерность: самая богатая философия, впитавшая в себя мудрость всех веков, приносит наиболее разнообразные и красивые плоды, тогда как убогая и скороспелая философия создаёт лишь стандартную и утомительно однообразную продукцию.
Немецкий Мюнхен и итальянская Флоренция коренным образом отличаются друг от друга во всем самом главном: страстях, винах, надеждах и мебели, — потому что каждый этот город впитал в себя, сохранил и по-своему видоизменил мудрость Платона, Шекспира и Карла Маркса. Но немецкий Милуоки и итальянский Хартфорд удручающе схожи, потому что они отбросили все выношенные веками надежды человечества и впитали лишь одно стремление — стать богатыми, знаменитыми, стопроцентно американскими.
Именно это обстоятельство составляет вторую примечательную черту американских городов с населением до 300 тысяч — не менее важную, чем их неистребимый провинциализм. Именно поэтому роман, очень конкретно и правдиво описывающий Омаху, представляет собой не менее конкретное и правдивое описание еще двадцати таких же городов. Разумеется, они не во всем одинаковы. Они по-разному расположены: за одним громоздятся холмы, за другим расстилаются равнины, один расположен у реки, другой — на берегу моря; в одном производят железо, в другом — пшеницу, в третьем — хлопок; определенное различие создает и возраст городов — Сиэтл не похож на Чарльстон.
Но эти различия все больше стираются-столь велика наша вера в стандартизацию. Когда в сером Чарльстоне, разбросанном Нью-Орлеане или старом Сан — Франциско строят новую гостиницу, фабрику, дом, гараж, кинотеатр, универмаг, церковь или синагогу, это здание от бетонных опор до декоративных изразцов в точности копирует соответствующее здание новых городов, таких, как Портленд или Канзас-сити. И самый дух этих строений — гостеприимство гостиниц, механическое обслуживание в гаражах, текст проповедей в церквах — все более унифицируется.
Невозможно написать реалистический роман, который в одинаковой степени относился бы и к Мюнхену и к Флоренции. Кроме элементарных желаний, свойственных всем людям, кроме сходства поведения и манеры разговаривать, присущих определенным слоям общества, в какой бы стране ни происходило дело, кроме склонности целоваться, которой подвержены как во Фьезоле, так и в Ганзедорфе, существуют еще очень серьезные и тонкие различия во всех внешних аспектах, нюансы в художественных вкусах, в национальной гордости и чаяниях, благодаря которым кажется, что Мюнхен и Флоренция находятся на разных планетах.
На первой странице обложки рисунок П. ПАВЛИНОВА к рассказу Ю. ТАРСКОГО «ДУЭЛЬ».На второй странице обложки рисунок Ю. МАКАРОВА к повести О. ЛАРИОНОВОЙ «ВАХТА «АРАМИСА».На третьей странице обложки фотокомпозиция А. ГУСЕВА «НА ДАЛЕКОЙ ПЛАНЕТЕ».
В романе «У нас это невозможно» (1935) известный американский писатель, лауреат Нобелевской премии Синклер Льюис (1885—1951) обличает фашизм. Ситуация вымышленная, но близкая к реальной жизни США в 1930-е годы: что могло бы произойти, если бы к власти пришли фашисты.
В заключительный, девятый, том вошли рассказы «Скорость», «Котенок и звезды», «Возница», «Письмо королевы», «Поезжай в Европу, сын мой!», «Земля», «Давайте играть в королей», «Посмертное убийство» (перевод Г. Островской, И. Бернштейн, И. Воскресенского, А. Ширяевой и И. Гуровой) и роман «Капкан» в переводе М. Кан.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Добро пожаловать в эпоху тотальной информационной войны. Фальшивые новости, демагогия, боты в твиттере и фейсбуке, хакеры и тролли привели к тому, что от понятий «свободы слова», «демократии», как и от старых представлений о «левой» и «правой» политике, не осталось ни следа. Вольно и невольно мы каждый день становимся носителями и распространителями пропаганды. Есть ли выход и чему нас может научить недавнее прошлое? Питер Померанцев, журналист и исследователь пропаганды, отправился в кругосветное путешествие на поиски правды (или того, что от нее осталось)
Сборник эссе, интервью, выступлений, писем и бесед с литераторами одного из самых читаемых современных американских писателей. Каждая книга Филипа Рота (1933-2018) в его долгой – с 1959 по 2010 год – писательской карьере не оставляла равнодушными ни читателей, ни критиков и почти неизменно отмечалась литературными наградами. В 2012 году Филип Рот отошел от сочинительства. В 2017 году он выпустил собственноручно составленный сборник публицистики, написанной за полвека с лишним – с I960 по 2014 год. Книга стала последним прижизненным изданием автора, его творческим завещанием и итогом размышлений о литературе и литературном труде.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
В рамках журналистского расследования разбираемся, что произошло с Алексеем Навальным в Сибири 20–22 августа 2020 года. Потому что там началась его 18-дневная кома, там ответы на все вопросы. В книге по часам расписана хроника спасения пациента А. А. Навального в омской больнице. Назван настоящий диагноз. Приведена формула вещества, найденного на теле пациента. Проанализирован политический диагноз отравления. Представлены свидетельства лечащих врачей о том, что к концу вторых суток лечения Навальный подавал признаки выхода из комы, но ему не дали прийти в сознание в России, вывезли в Германию, где его продержали еще больше двух недель в состоянии искусственной комы.
В шестой том Собрания сочинений вошел роман "У нас это невозможно" в переводе З. Выгодской и различные статьи Синклера Льюиса.