Неопавшие листья русского языка - [4]

Здесь произошло удивительное совпадение с библейским «В начале было Слово (=глагол!), и это Слово было Бог».

«Бог» — это мистический «Первовыдох» (ср. еврейское «Роах Элохим» — «Дуновение Бога», соответствующее греческому «Логос» в Евангелии от Иоанна), «Глагол» («Слово») и «Наделение» («обогащение мира»). Бог — это Мысль, Слово и Дело в одном лице.

Считается, что в славянские языки этот корень попал через иранские языки (скифские, сарматские и др.), как иранское «baga» («Ьауа») со значениями «бог», «господин», «участь», «судьба». В индийском «bhaga» было осмыслено как «счастье», «благосостояние». В греческом (bayos) — как «ломоть» (хлеба), «владыка», «царь».

Иначе говоря, во всех индоевропейских «исполнениях» этого корня Бог — это активное первоначало Бытия, которое наделяет — судьбой, счастьем, благосостоянием, властью, пищей…

В русском языке словообразовательное гнездо корня «бог» феноменально «богатое», вплоть до слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами («боженята», «боженька» и др.), что практически не имеет аналогов в других языках, разве что в латиноамериканских вариантах испанского («diosito mio» — «боженька мой»).

У русских «Бог» — чрезвычайно интимная тема. Русский человек, если внимательно проанализировать русский словесный материал с этим корнем, словно бы состоит в близких, даже отчасти «панибратских» отношениях с Ним: «Бог не Тимошка, видит немножко», «взять Бога за бороду» (а то и еще за что-нибудь.) и т. п. Практически никакой метафизической дистанции! «Русский бог добр».

Это качество необходимо, на наш взгляд, всячески культивировать, пропагандируя соответствующую идиоматику (см., например, у Даля) и фольклор. При этом надо иметь в виду, что богохульство на Руси (то есть непосредственное ругательство в адрес Бога), по сравнению с западным карнавалом, было практически неведомо. Русская культура, можно сказать, не знает богохульства. Оно ей всегда было чуждо и остается чуждым.

Идея же «богатства» как «обилия материальных ценностей, денег» (С. Ожегов) в русском языковом материале находит весьма скромную поддержку. Идею материального богатства русские предпочитают выражать иначе, по сути — эвфемически, через корень «добр» («И стали они жить-поживать да добра наживать»).

«Богатый» (в значении зажиточный), «богатеть», «богач», «богатей», «обогащаться» и т. д. — всю эту «материальную тему» никак нельзя назвать однозначно положительной. Это — слова «с душком». Иначе говоря — оценочно амбивалентные слова. В отличие, например, от китайского соответствующего концепта «фу», который стопроцентно положительно окрашен. Так же, как и в языковых культурах, где доминирует протестантская этика, поскольку богатство там — прямое свидетельство «любви Бога» к его (богатства) обладателю.

В современном русском языке по-прежнему отчетлив рефлекс православного отношения к богатству. Богатство как деньги и имущество — двусмысленно. «Богатый» же в значении обильный, содержащий в себе много ценного, ценных качеств («богатый урожай», «богатая коллекция книг», «богатый голос» и т. п.) в русском языке — позитивное семантическое поле, «обогащенное» к тому же различной идиоматикой («Русский солдат правдой богат» и т. п.).

На наш взгляд, язык в данном случае идет по классическому пути «смысловой саморегуляции». Язык «не спешит», он мудр и консервативен. Слово «богатый» как обладающий большими средствами, зажиточный, пока еще, при всем прагматизме нашего времени, не стало «китайско-протестантским». Наши статистические исследования говорят о том, что не более 10 % молодых людей (от 18 до 23 лет) считают, что «материальное богатство» «определяет» смысл дальнейшей жизни.

БОЛЕЗНЬ

Корень «боль» тысячу лет назад в древнерусском языке означал «больной», несколько позже стал означать «болезнь». Само же слово «болезнь» появилось еще позже. Точная дата его появления неизвестна, но слово это относительно молодое.

Можно сказать, что развитию слова «болезнь» «тон» задали сначала медики, а потом, уже в XIX веке, а особенно — в XX — политики, социологи, экономисты.

Наши далекие предки, ничего не знавшие о медицине, говорили «хворь», «хвороба», «недуг», «болесть», «боля». Насчет болезни они выражались вроде бы общо, но вместе с тем метко: «Болезнь и поросенка не красит», «Не всякая болезнь к смерти» и т. п.

«Боль» и «болезнь» всегда мыслились и как физическое нездоровье, и как нравственный недуг, и как некая беда, напасть («В нашей волости лихие болести» — беды, например, неурожай, падеж скота).

Если рассматривать древнейшую этимологию этого корня, то мы увидим, что в целом «боль» («bal», «bol», «bel») в индоевропейских языках есть по сути синоним зла. «Боль» — это бедствие, пагуба, злость, несчастье, мучение, ехидство, гибель, уничтожение, вред. И все это касается и человеческого тела, и человеческой души, и общества, и природы, и мира в целом.

Слова «боль», «болеть», «болезнь» — очень синтетические (вернее, синкретические, то есть выступающие в первоначальном, исконном единстве, неразрывной связи) и мудрые. Они говорят нам о теснейшей взаимосвязи физического и духовного, личного и общественного, единичного и общего, «микрокосма» и «макрокосма». А еще, как это ни странно, слова эти очень оптимистичны. Ведь болезни лечатся: «Не всякая болезнь к смерти».