Неоновый дождь - [53]

— Это очаровательный молодой человек, — ответил я.

— Самое место для недобитого комика, — сказал он, щелчком бросив окурок в стенку над парашей.

Я дождался, пока зэк раздаст бумажные тарелки с яичницей и овсянкой, а охранник выйдет за дверь, после чего подошел к решетке и стукнул по ней кольцом, чтобы привлечь внимание охранника. Он без всякого выражения взглянул на меня и заморгал, пытаясь скрыть узнавание и смущение.

— Суд будет в восемь? — спросил я.

— Вас туда в наручниках поведут. Но в котором часу, не знаю, — сказал он, чуть не добавив «лейтенант», но успел плотно сжать губы.

— А кто председательствует сегодня утром?

— Судья Флауэрс.

— О нет.

— Хотите адвоката?

— Нет, пока что нет. Ну, в любом случае, спасибо, Фил.

— Держитесь. Не поддавайтесь им. И все будет хорошо. У каждого бывает тяжелый вечер.

Какой-то старик с нечесаной, желтой от табака бородой присел ко мне на койку. На нем были дешевые ковбойские сапоги, джинсы, сидевшие на нем шароварами, и рубашка из плотной ткани с обрезанными рукавами.

— Вы не будете есть? — спросил он.

— Нет. Забирайте.

— Спасибо, — поблагодарил он и начал запихивать яичницу в рот пластмассовой ложкой. — У тебя в голове уже пауки зашевелились?

— Да.

— Загляни в мой сапог, — сказал он. — На проверке они ее не заметили, когда трясли меня. Глотни чуток. Это живо загонит пауков обратно в гнездо.

Я посмотрел на бутылку виски, спрятанную в сапоге. Глубоко вздохнув, облизал потрескавшиеся губы. Дыхание мое было тяжелее, чем запах в камере. Скоро начнет трясти, весь покроюсь потом, может, даже сухая рвота начнется. Интересно, как я буду смотреться перед судьей Флауэрсом, известным юристом утренних заседаний, который нагоняет на алкашей священный ужас с каждым ударом своего молотка?

— Сейчас я пас, но твою доброту ценю, приятель, — сказал я.

— Пользуйся. И не позволяй им на тебя набрасываться, сынок. Я столько раз представал перед этим судом, что они со мной уже не возятся. Судья дает мне тридцать дней и отпускает. Так что ничего страшного. Мы их держим на коротком поводке.

Не прошло и получаса, как перед дверьми вытрезвителя появился сержант Мотли в сопровождении охранника. Он курил сигару, спокойно наблюдая, как охранник открывает замок. Рубашка на нем сидела так плотно, что в просветах между пуговицами торчали, как проволока, волосы на черной груди.

— Идем с нами, Робишо, — сказал он.

— Посетителям зоопарка запрещено появляться до обеда, — ответил я.

— Пойдем, пойдем, — повторил он.

Я пошел между ним и охранником в дальний конец тюремного коридора. Доверенный зэк мыл шваброй пол, и наши ботинки оставляли мокрые следы там, где уже было чисто. Сквозь окна, высоко расположенные по стенам коридора, лился солнечный свет. С улицы доносился шум движения. Охранник повернул ключ на двери одиночной камеры. Мотли из-за своего веса так дышал, как будто у него была эмфизема.

— Это я попросил перевести тебя в отдельную камеру, — сказал он.

— Зачем?

— А ты хочешь, чтобы тебя кто-нибудь там уделал?

Я шагнул внутрь камеры, и охранник закрыл меня. Мотли остался стоять у дверей, голова его, похожая на пушечное ядро, покрылась капельками пота из-за жары.

— О чем ты там размышляешь? — спросил я.

— Мне пришлось побывать в твоей шкуре. Думаю, они тебе так вставят, что от тебя ничего не останется, кроме собственных яиц. Это нормально, но через какое-то время они уменьшатся до детских размеров.

— Слушай, не грузи меня.

— Ну кто тебя просил это делать? Мы никогда особо не ладили. Но я тебе расскажу одну историю, Робишо. Все думают, что я бросил тех семерых ребят подыхать в лифте, чтобы спасти собственную задницу. Да, я выскочил, но не потому, что испугался. У меня не было ключа от наручников. Не было этого проклятого ключа. Я вылез через шахту, чтобы найти у кого-нибудь отмычку. И когда мы рычагом отомкнули дверь, там внутри оказалось семь копченых устриц. Веришь ты мне или нет, но с таким багажом очень тяжело жить.

— Почему ты никому не рассказывал об этом?

— А ты знаешь, почему у меня не было ключа? В то утро Хулио Сегура прислал мне одну девочку на халяву, и она меня прокатила. Ключ был у меня в бумажнике.

— Главное, что ты пытался вытащить их, Мотли.

— Да, расскажи это всем в суде и в отделении. Пёрселу расскажи. У него всегда найдется что сказать черному человеку.

— А чем он сейчас занимается?

— Я тем парням из внутренних дел больше не симпатизирую, в отличие от тебя. По-моему, Пёрсел работает в их области. Я на других полицейских не капаю, даже на расистов, поэтому у меня насчет Пёрсела ноль комментариев.

— Он не расист.

— Проснись, Робишо. Тебя что, нужно носом ткнуть? Он все время держит стойку. Перестань строить из себя сиротку Энни.

— Ты решил заставить людей полюбить тебя?

— Понимай как хочешь. Я надеялся, ты избавился от этой дряни. Но, похоже, ты неисправим.

— Ты просто глоток свежего воздуха, старик.

— Они подведут тебя под обвинение. Я бы на твоем месте уехал из города. Думаю, у них есть планы убрать тебя.

Прислонившись щекой к решетке, я молча посмотрел на него. От страха кровь пульсировала в горле.

— Они обвинят тебя в ношении оружия, которое ты утаил, — сказал он, взглянув на меня в ответ умными, темно карими глазами.