Неомаг - [23]
- Зачем? - не понял я, - снег же, чего там косить.
На что он оглушительно захохотал, а отсмеявшись объяснил, - Выход в поле - это проверка своих навыков в реальности.
Пару раз фыркнув он закончил, - В деревню пойдешь, дров одной старушке наколешь, и молока принесешь.
В деревню я собирался, не без внутренней дрожи, а ну как ни чего не получиться.
Дед словно прочитал мысли, - Будешь так думать, экзамен завалишь.
- Вы же говорили, что в голову ко мне не полезете, - возмутился я.
- А я и не лез. Проживи с мое и ты людей, как открытую книгу читать будешь. А уж тебя "щегла", я и спиной считаю за милую душу, - заухал он довольным филином.
Деревня встретила меня тишиной и редкими огнями еще жилых изб. Она была старая и умирающая, на всю деревню десяток, не больше, обитаемых дворов. Молодые разъехались, старики остались доживать свой век.
Нужную избу я нашел быстро. Она была единственная не покосившаяся, с обновленной, видимо с лета, краской и вся в резных наличниках. На мой стук, дверь открылась - на пороге показалась хозяйка. Одетая в белое платье, с толстой косой перекинутой через плечо. В сумраке скрадывающем детали - она казалась молодой девушкой
Но, приглядевшись, я увидел - передо мной стояла, нет, не старуха, назвать ее старухой язык не поворачивался. Римский нос, классические черты лица, сейчас исчерканные морщинами, хранили на себе отпечаток былой красоты. Высокая, с прямой, не смотря на возраст, спиной. На ней было необычно для российской деревни платье - белое, расшитое по подолу непонятными символами. Она смотрела на меня прямо, слегка свысока. В темных, почти черных, глазах переплелись самые разных чувства. Вот она сердится, миг в глазах плещется смех, смех сменился печалью, а за печалью проступала тоска.
- Кхм, я от Деда, вот дров пришел наколоть, - под ее взглядом, я растерялся, заготовленные слова, вылетели из головы.
- Завтракать будешь? - чуть надтреснутое контральто, ласкало слух.
- Нет, спасибо, - почему-то испугался я, - я лучше дело сделаю.
- Как, знаешь, - она улыбнулась, в полутьме белым блеснули, совсем не старческие зубы. Улыбка стерла с ее лица следы времени, убавив почти полвека. Стало ясно, что в молодости она была настоящей красавицей.
- Дрова во дворе, топор там же.
- У меня свой... - я запнулся не зная как ее назвать, Дед не сказал как ее зовут.
- Пелагея Дмитриевна, мальчик, так меня здесь зовут.
- А там? - помимо воли вырвалось у меня.
Она нахмурилась, хотела что то сказать, но вместо этого улыбнулась.
- А тебя как зовут?
- Максим. - Неожиданно для меня самого, сказал я.
Она отшатнулась от меня, одной рукой вцепившись в ворот платья, костяшки другой побелели - так сильно она стиснула дверной косяк. Уроки Деда не прошли даром, я видел все вокруг, подмечал каждую мелочь. И как в глубине вмиг посветлевших глаз блеснули слезы, и как она потянулась ко мне, совсем не старческой рукой с тонким запястьем, но сдержалась. На миг посветлевшие глаза вновь потемнели и стали непроницаемыми. Я ничего не понял.
- Вот, значит, как? - она слабо улыбнулась, - Закончишь, заходи чаю попьешь.
Я кивнул, и пошел рубить дрова, спиной еще долго чувствуя ее взгляд. Но оглянуться и посмотреть, смотрит ли она, я почему-то стеснялся.
С дровами я расправился быстро, после Дедовых тренировок это было просто. Колун весело взлетал в еще темное небо и с хрустом разрубал березовые полешки. От привычной работы мандраж, трясший меня, прошел. Разницы, на ментальном уровне, между деревней и дедовым хутором я не почувствовал. В голове было тихо, вокруг тоже, лишь побрехивала собака на соседнем дворе, да трещали раскалываемые дрова. Закончив махать топором, я споро перетаскал поленья в пристрой. Коровы я, кстати, не обнаружил, как и какой-либо другой живности.
Легонько стукнул, в резной наличник. - Я закончил, Пелагея Дмитриевна.
Дверь, тихо скрипнув, отворилась. Хозяйка поманила меня рукой. Пройдя темные сени, я шагнул горницу - назвать открывшееся мне помещение комнатой было невозможно. Она была почти пуста, несколько лавок да большой деревянный стол. Повсюду были расставлены горящие свечи, с высокого потолка, теряющегося в полумраке, свисали пучки трав. А запах, пахло как на весеннем лугу, десятки ароматов сливались в один. Терпкий и пряный, он навевал мысли о детстве.
Пелагея Дмитриевна, налила мне густого, травяного чая. Глиняный чайник, с отваром, был почему-то расписан иероглифами. Теплая, той же глины что и чайник, чашка приятно согревала озябшую ладонь.
Я пил, исподтишка, поверх чашки разглядывая горницу. Напротив входной двери, в окружении икон висело большое распятие.
- Не стесняйся, - хозяйка поймала мой заинтересованный взгляд, обвела рукой горницу, - осмотрись.
Я почему-то еще больше засмущался, и постарался побыстрее допить чай. Не смотря на то что вкус был непривычным, он мне понравился. Допив, я поднялся.
- Я пойду, Пелагея Дмитриевна, пора мне.
- Подожди, - она перехватила меня за рукав, - возьми, Дед просил.
В руках у меня оказалась завернутая в белую тряпицу крынка.
Будущее Джимми Кьюсака, талантливого молодого финансиста и основателя преуспевающего хедж-фонда «Кьюсак Кэпитал», рисовалось безоблачным. Однако грянул финансовый кризис 2008 года, и его дело потерпело крах. Дошло до того, что Джимми нечем стало выплачивать ипотеку за свою нью-йоркскую квартиру. Чтобы вылезти из долговой ямы и обеспечить более-менее приличную жизнь своей семье, Кьюсак пошел на работу в хедж-фонд «ЛиУэлл Кэпитал». Поговаривали, что благодаря финансовому гению его управляющего клиенты фонда «никогда не теряют свои деньги».
Очнувшись на полу в луже крови, Роузи Руссо из Бронкса никак не могла вспомнить — как она оказалась на полу номера мотеля в Нью-Джерси в обнимку с мертвецом?
Действие романа происходит в нулевых или конце девяностых годов. В книге рассказывается о расследовании убийства известного московского ювелира и его жены. В связи с вступлением наследника в права наследства активизируются люди, считающие себя обделенными. Совершено еще два убийства. В центре всех событий каким-то образом оказывается соседка покойных – молодой врач Наталья Голицына. Расследование всех убийств – дело чести майора Пронина, который считает Наталью не причастной к преступлению. Параллельно в романе прослеживается несколько линий – быт отделения реанимации, ювелирное дело, воспоминания о прошедших годах и, конечно, любовь.
Егор Кремнев — специальный агент российской разведки. Во время секретного боевого задания в Аргентине, которое обещало быть простым и безопасным, он потерял всех своих товарищей.Но в его руках оказался секретарь беглого олигарха Соркина — Михаил Шеринг. У Шеринга есть секретные бумаги, за которыми охотится не только российская разведка, но и могущественный преступный синдикат Запада. Теперь Кремневу предстоит сложная задача — доставить Шеринга в Россию. Он намерен сделать это в одиночку, не прибегая к помощи коллег.
Опорск вырос на берегу полноводной реки, по синему руслу которой во время оно ходили купеческие ладьи с восточным товаром к западным и северным торжищам и возвращались опять на Восток. Историки утверждали, что название городу дала древняя порубежная застава, небольшая крепость, именованная Опорой. В злую годину она первой встречала вражьи рати со стороны степи. Во дни же затишья принимала застава за дубовые стены торговых гостей с их товарами, дабы могли спокойно передохнуть они на своих долгих и опасных путях.
Из экспозиции крымского художественного музея выкрадены шесть полотен немецкого художника Кингсховера-Гютлайна. Но самый продвинутый сыщик не догадается, кто заказчик и с какой целью совершено похищение. Грабители прошли мимо золотого фонда музея — бесценной иконы «Рождество Христово» работы учеников Рублёва и других, не менее ценных картин и взяли полотна малоизвестного автора, попавшие в музей после войны. Читателя ждёт захватывающий сюжет с тщательно выписанными нюансами людских отношений и судеб героев трёх поколений.