Неоконченный роман одной студентки - [43]

— Но почему ты сердишься? — вскочила с кровати врач-сексолог. Если бы так вскочила Циана, она, вероятно, стукнулась бы головой о потолок. — Сейчас я тебе дам что-то вкусненькое и все пройдет.

Она достала из кармана изящную коробочку, а из коробочки довольно крупную блестящую таблетку. Циана доверчиво протянула руку, но тут же отдернула, рассерженная явной насмешкой. Нечто похожее на электронные часики прошлых веков лежало на ладони ее соседки по каюте. Наверное, это в самом деле было нечто подобное, потому что маленькие цифры все время менялись.

— Но это же часы!

— Поэтому постарайся не проглотить. Только жуй.

— Что за чертовщина! — возмутилась Циана.

Она знала, сколько различных образов принимала в веках эта столь важная для людей машинка, но делать ее в виде жвачки — чистое издевательство.

— Наоборот, очень даже остроумно, — весело засветились лимонно-желтые глазки. — Ведь мы живем в эру экономии. Каждый предмет должен иметь больше функций и как можно более широкое применение, чтобы не засорять окружающий нас мир лишними вещами. Приборчик на твоей руке — одновременно и часы, и миникомпьютер, и радиостанция, и измеритель состояния здоровья, не так ли? Но что это я взялась объяснять тебе ведущий принцип нашего общества, ты ведь историк и лучше меня знаешь эти вещи. Вот и этот изобретатель вложил в свое творение по крайней мере два смысла. Он как бы вышучивает принцип многофункциональности нашей индустрии, а вместе с ним и наши взаимоотношения с временем. Раз время так неумолимо жует нас и мнет, почему бы и нам его не пожевать? Попробуй, приятно! Только не забудь потом мне вернуть!

Вероятно, чтобы разрешить все опасения Цианы, она достала из коробочки еще одни такие часики, положила себе в рот и демонстративно начала жевать.

Циана не представляла себе, какими могут быть на вкус часы, но эти ей сразу понравились — прохладно-сладкие, немного кисленькие и чуточку пряные. Жевание увлекло ее, потому что ею овладело странное чувство, напоминавшее нечто среднее между чувством мщения и торжества над неумолимым счетчиком часов и лет, так скаредно отпущенных человеку природой. Только через несколько часов чуть жгучая слюна во рту окончательно растворила ее досадливое нетерпение, охватившее ее еще на адаптационной базе на Луне. У нее было ощущение, будто она оказалась перед окном, распахнутым в бесконечное, исполненное надежд солнечное поле, и у нее было бесконечно много времени и желания для всего: для подвигов, для любви, для такой же нескончаемой молодости. Ей уже не надо было никуда спешить, потому что ни одно из будущих удовольствий от нее не убежит. Даже предстоящие двадцать досадных часов полета казались ей двадцатью минутами еще не испытанной ею радости.

— Ну как, малышка? — расцвели искусственно раззолоченные зубы сексолога.

— Чудесно! — воскликнула Циана. — Кажется, у твоих часов есть еще кое-какие функции, а?

— Я скажу тебе. Все равно, как только ступишь на «Габрово», все узнаешь. Это аккумулятор. Посредством него ты вновь заряжаешься утекшим из тебя временем.

— Неужели это возможно?

— Разве ты этого не чувствуешь? Потом опишешь мне в точности свои чувства, какие перемены в себе ты ощущаешь, а сейчас хватит киснуть в этой дыре! Пойдем пофлиртуем с пилотами, мальчики, наверняка, скучают.

И она схватила девушку за руку, чтобы помочь ей при передвижении по планетолету. Однако Циана не была настроена на флирт. Невесомость усиливала в ней чувство счастливо-радостного безвременья, и она думала с веселой мстительностью историка, на глазах у которого время проглотило столько цивилизаций: наверное, и ему так приятно нас жевать, поколение за поколением, но только теперь и мы научились отвечать ему тем же. Посмотрим теперь, кто кого!..

Посредством чрезвычайно сложных, но безукоризненно выполненных маневров планетолет прилепился к безобразной серо-черной скале, еще в двадцатом веке названной «Габрово» русскими астрономами, потому что они открыли ее во время знаменитого тогда Габровского фестиваля юмора и сатиры. Это было хотя какое-то утешение для потомственной болгарки Цианы, что ее послали на астероид, названный болгарским именем. Однако пока она наблюдала на экране в пилотской кабине, как они приближаются к голому камню посреди звездной пустыни, патриотизм ее несколько испарился. Часики у нее во рту продолжали действовать, и предчувствие, что ей предстоят светлые дни в этом темном краю между Марсом и Юпитером, не оставляло ее.

Планетолет прибыл почтовым рейсом. Он двигался строго по расписанию. Автоматически открылся люк навстречу разинутой пасти какого-то змея, выскочившего из скалы и присосавшегося к планетолету. Три робота лихорадочно начали кидать на ленту эскалатора предназначенный для «Габрово» груз, четвертый включил какие-то трубопроводы. Лента понесла ступивших на нее двух женщин, не успевших попрощаться с занятыми разгрузкой пилотами. Когда Циана оглянулась, чтобы проститься, змей уже захлопнул у них за спиной пасть, а планетолет уже несся к следующему астероиду.

Лента с равномерной скоростью спускала их в глубь скал. Навстречу им из сильно освещенного помещения струился ароматный прохладный воздух.