Неоконченный портрет. Книга 1 - [7]

Это произошло в Хайд-Парке, имении Рузвельтов, расположенном в нескольких десятках километров от Нью-Йорка. Семью Рузвельтов нельзя было назвать очень богатой, но, с точки зрения среднего американца, она считалась, конечно, более чем состоятельной.

Достигнув отрочества, «великолепный большой мальчик» уверенно зашагал по жизни. В конце века он поступил в привилегированную школу в Гротоне, неподалеку от Бостона.

Как учился молодой Рузвельт, каковы были, по мнению учителей, его способности? Учился он неважно. Средняя годовая отметка его в Гротоне выражалась третьей буквой английского алфавита «С» (следующая за ней оценка «Д» считалась уже неудовлетворительной). Впрочем, окончил Франклин Гротонскую школу со средней оценкой «В», что было вовсе не так уж плохо.

Каким он был не в учении, а в частной жизни? Таким же, как и большинство американских юношей его социальной среды. В детстве играл в оловянных солдатиков, возился с сеттером Марксмэном, ездил верхом на подаренном ему отцом пони по имени Дебби, плавал в Гудзоне, собирал марки (эту страсть Рузвельт пронес потом через всю жизнь).

В 1899 году Франклин окончил Гротонскую школу, а в 1900-м поступил в Гарвардский университет. Теперь он оказался совсем рядом с Бостоном, городом американской знати. Достаточно было пересечь реку Чарлз-Ривер, чтобы очутиться среди обстановки, хорошо знакомой Франклину по детству, — если бы родовое имение Рузвельтов Хайд-Парк перенести в Бостон, оно вполне вписалось бы в его архитектурный и социальный климат. Гарвардский студент почти каждое воскресенье пересекал Чарлз-Ривер на пароме или на лодке.

Красивого молодого человека со спортивной выправкой, в красном гарвардском галстуке часто видят швейцары лучших бостонских домов. Он отлично одет, волосы аккуратно расчесаны на прямой пробор, близко поставленные и глубоко сидящие глаза смотрят на всех приветливо и доброжелательно, веселая улыбка невольно вызывает ответную улыбку собеседника...

Молодой Франклин свидетельствует свое почтение тем бостонским семьям, фамилии которых — он хорошо это помнит — не раз называлась в его родном Хайд-Парке.

Кто же он? Делающий светскую карьеру молодой честолюбец? Сноб, ищущий повода при каждом удобном случае упомянуть о своих связях с влиятельными бостонцами?..

Так или иначе, пока еще никто всерьез не интересуется молодым гарвардцем. Прилежно, хотя и не очень глубоко, он изучает все, что полагается по программе университета: английскую и французскую литературу, латынь, геологию, палеонтологию, изящные искусства, элоквенцию.

Впрочем, к абстрактным дисциплинам он не испытывает особого влечения. С несколько большим интересом изучает историю континентальной Европы и своей родной Америки, государственное устройство, законодательство, в особенности валютное, экономику транспорта, банковское дело, американскую систему большого бизнеса, в частности, промышленных и финансовых корпораций.

Какая же сила, какие черты характера впоследствии поставили Рузвельта в ряды «сильных мира сего»? Можно ли сказать, что он усидчиво, детально, глубоко изучал все то, что могло ему пригодиться в его дальнейшей политической деятельности? Нет, нельзя... Не «усидчиво», не «детально» и не «глубоко».

Проклятая буква «С» преследовала молодого Рузвельта на протяжении всех лет его учения в университете.

Будучи четырежды избран на самую высокую должность своей страны, он великолепно разбирался в сложнейших политических ситуациях, в хитросплетениях большого бизнеса, безошибочно рассчитывал «параллелограмм сил» — как в своей стране, так и на международной арене. Где он всему этому научился? В Гарвардском университете? Но именно Рузвельту принадлежат пессимистические строки: «...Я четыре года слушал лекции по экономике, и все, чему меня учили, было неправильно».

В университете читались лекции по психологии. Рузвельт не посетил, кажется, ни одной из них. Всего три недели ходил он и на лекции по философии.

Так кем же все-таки был Рузвельт в свои молодые годы? Ленивцем? Светским шалопаем, ищущим доступа в аристократические цитадели Бостона?

В Гарварде издавалась газета под названием «Гарвард Кримзон». Именно туда, на газетные полосы, а не в унылые академические аудитории влекло молодого Рузвельта. О чем же он писал на страницах этой газеты? Может быть, о результатах научных изысканий, предпринятых в тиши университетской библиотеки?

Нет, это могло заинтересовать сравнительно немногих людей и оставляло Рузвельта равнодушным. Он должен был писать о том, что интересовало — пусть и без достаточно серьезных оснований — миллионы его соотечественников.

Это был прежде всего футбол. Рузвельт регулярно писал редакционные статьи на футбольные темы, упрекал гарвардских футболистов в недостатке боевого духа, в неумении атаковать ворота противника, ехидно советовал им переключиться на европейский футбол, а команду соответственно переименовать в «Сиссиз», то есть «маменькины сынки». Иногда автор, наоборот, брал под защиту свою команду, но зато обрушивался на зрителей, равнодушно относившихся к исходу игры и безмятежно покуривавших сигары и трубки вместо того, чтобы громкими криками поощрять футболистов и звать их к победе.