Неоконченный пасьянс - [38]

Прохор замолчал, выжидающе глядя попеременно то на Иванова, то на Гаевского. В эту минуту он был очень похож на услужливого пса, ожидающего сахарную косточку за верную службу. Сыскные же агенты молчали, ничем не выражая своего отношения к услышанному, точно и не говорилось сейчас ничего важного.

Иванов подошел к грязному окошку дворницкой, глядевшему в закоптелую стену ближайшего дома, и уставился в него невидящим взглядом. Казалось, в эту минуту он забыл об остальных присутствующих.

— Скажи — ка, Прохор. — задумчиво начал он. — Только подумай как следует, прежде чем ответить… а утром двадцать четвёртого, до десяти часов утра где находился Дмитрий Николаевич?

— Дома, наверное, находился. В квартире, то есть.

— Во сколько ты его видел?

— Ну — у… почитай уже в одиннадцать часов. Барин уже завтракать собирались.

— А на службу он почему не пошёл?

— А у него встреча была назначена в полдень в Академии наук. Какой — то важный визит он согласовывал и поэтому ехал в Академию. Ему к двенадцати, значит, надо было туда прибыть. А это же совсем рядом, десять минут медленным шагом, если нога за ногу идти.

— Расскажи по минутам, как этот день прошёл.

— В тот день Дмитрий Николаевич меня с самого утра отправил с запиской к одному своему приятелю на Петроградскую сторону. Ещё и восьми часов не было, когда я ушёл, а вернулся — уже почти одиннадцать. Путь — то неблизкий, хм, а на извозчика барин не раскошелился. У него опять нехватка денег. Вернулся я, так ещё и нагоняй получил, что так долго ходил, дескать, уже и барин одетый, и мамзелька встала и кофею хочет, а меня черти где — то носят. Будто я нарочно!..

— Фамилию приятеля назови к которому ходил. И адрес, — приказал Иванов.

— Толоконников Иван Иваныч. Большая Дворянская, дом шесть, в бельэтаже.

Гаевский быстро чиркнул услышанное в маленькую книжицу.

— Итак, в промежутке с восьми часов утра до, скажем, без четверти одиннадцать ты барина не видел и видеть не мог… — подвёл итог Иванов.

— Конечно, не видел! — с готовностью согласился Прохор. — Я же говорю… — и он ещё раз взялся рассказывать свою историю про записку, но Гаевский его остановил:

— Не трынди, Прохор, хватит. Много текста!

Сыщики переглянулись.

— Вот что, Прохор, — рассудил Агафон Иванов, — ступай — ка домой, мы подойдём минут через пять, с барынькой этой поговорить. На тебя мы ссылаться не будем, на сей счёт не беспокойся. Сделай вид, будто нас не знаешь, и мы тебе подыграем.

— А как же меня… в Кемь? в Олонец? — задал беспокоивший его всё это время вопрос лакей.

— Ладно, высылать не будем, коли помог Сыскной полиции. Так что живи в столице, — милостиво разрешил Иванов.

Оставшись вдвоём, сыщики быстро перекинулись умозаключениями. Сошлись на том, что у Дмитрия Мелешевича был мотив для совершения преступления, и не было alibi. И если в десять часов десять минут он действительно покинул квартиру убитой им матери, то за тридцать пять — сорок минут вполне мог успеть добраться до своего дома на спором извозчике и встретить лакея одетым, готовым к завтраку.

— Бабенка эта, что живёт в квартире Мелешевича, подтвердит что хочешь, — резюмировал Гаевский. — Да только можно ли ей верить?

— Её в любом случае пощупать надо. Что Путилину скажем? Были, дескать, в доме, а сожительницу не раскололи? Он нас с перьями съест.

— Ну, тогда зови квартального и пошли в квартиру. Глядишь, сегодня и дело закроем.

Вместе с квартальным сыщики поднялись по ухоженной гранитной парадной лестнице в бельэтах. Массивная резная дверь и латунная вращающаяся ручка дверного звонка выглядели в высшей степени респектабельно. На трель колокольчика с заговорщическим видом выскочил всё тот же Прохор Ипатов, с которым сыщики простились лишь несколько минут назад.

— Дома ли… гостья барина? — нарочито громко спросил Иванов. — Доложите, что из сыскной полиции явились.

Ипатов распахнул пошире дверь:

— Сей момент, господа полиицейские. Сейчас приглашу.

Все трое со спокойной уверенностью вошли в переднюю, Гаевский бесцеремонно снял плащ и пошёл было вглубь квартиры, но неожиданно столкнулся в дверях комнаты с молодой женщиной в весьма соблазнительном пеньюаре и атласных тапочках с меховой опушкой на босу ногу. Волосы её ещё не были уложены и распущенными локонами выбивались из — под ночного чепца. В высшей степени миловидная обладательница пеньюара держала в одной руке кофейную чашку, а в другой мармеладную конфету, которую тут же сунула в рот. С искренним удивлением уставясь на вошедших, она бессловесно перевела взгляд на лакея, потом спросила:

— А кто это?

— Мы агенты столичной Сыскной полиции, — сухо сказал Гаевский, недображелательно всматриваясь в юное лицо, свежее и розовое после сна. — С нами, как видите, квартальный надзиратель.

Несмотря на неприязненный тон, Владислав не без внутреннего удовлетворения отметил, что вкус Дмитрия Мелешевича был весьма неплох. Гаевский любил работать с красивыми женщинами куда более, чем с некрасивыми. В этом его отношении не было вовсе никакого эротизма — оно основывалось на том широко известном мужчинам наблюдении, что красивые женщины очень восприимчивы к оценкам окружающих, а опытный сыщик всегда сумеет сыграть на такой непростительной слабости.