Неоконченная автобиография - [28]

Однажды утром в Лукноу я проснулась с сильнейшим ощущением, что мне надо немедленно отправиться в Мирут. У меня был пропуск на бесплатный проезд в вагоне первого класса по железным дорогам Индийского полуострова, и я имела возможность ездить по всей северной Индии. Моя сотрудница пыталась отговорить меня от поездки, но я чувствовала, что должна ехать. По прибытии в Мирут выяснилось, что одного из управляющих хватил солнечный удар, он стукнулся головой о балку и сошёл с ума. Его молодая жена и ребёнок были убиты горем. У него развилась мания самоубийства, и доктор предупредил, что дело может кончиться смертью. Мы с женой присматривали за ним десять дней, пока я не устроила ему переезд в Великобританию, где он в конце концов выздоровел.

Другой управляющий впал в депрессию и стал угрожать самоубийством. Я понаблюдала за ним и, пресытившись его нескончаемыми 80] угрозами, принесла кухонный резак и попросила его прекратить болтовню и выполнить свою угрозу. Увидев резак, он испугался, и тогда я протянула ему билет в Англию. Эти мужчины не выдержали климата, одиночества и общей неустроенности быта в Индии в ту пору. Мы тогда плохо разбирались в психологии, и мало что делалось для того, чтобы помочь им уладить свои психологические проблемы. Это лишь некоторые из ситуаций, с которыми я сталкивалась и совладать с которыми была отнюдь не готова. Именно беспрерывный поток подобных инцидентов под конец сломил меня. Одновременно было и много хорошего. Я успешно привлекала мужчин в Солдатские дома, удерживая их от посещения злачных мест. Я обычно приписывала это своему большому духовному могуществу и красноречию на сцене. Сейчас думаю, это объяснялось тем, что я была молода, жизнерадостна и не имела конкурентов. Мужчинам больше не с кем было поговорить, за исключением леди в Солдатских домах. Полагаю также, что у меня хорошо получалось передавать свою симпатию к ним, — а она у меня была.

Я трижды возвращалась в Англию за время проживания в Индии, и всякий раз долгое трёхнедельное морское путешествие явно шло на пользу моему здоровью. Я прирождённая морячка и в море чувствую себя как дома. Как-то я провела в Великобритании три недели, из них одну в Ирландии, другую в Шотландии, а третью в Англии, после чего отплыла обратно в Индию. Даже не знаю, сколько дней и месяцев я провела в океане. Я потеряла счёт своим переездам через Атлантику.

Всё это время я неуклонно и усиленно проповедовала религию старого образца. Я оставалась ужасно ортодоксальной или — если использовать более современный термин — бездумной фундаменталисткой, потому как никакой фундаменталист не пользуется своим 81] умом. У меня было много споров с либерально мыслящими солдатами и офицерами, но я с догматическим упрямством цеплялась за доктринерское представление, что никто не спасётся и не попадёт на небеса, если не поверит, что Иисус умер за его грехи, дабы умиротворить рассерженного Бога, или не обратится, то есть не покается в своих грехах и не откажется от всего, что любит делать. И он уже не должен пить, играть в карты, ругаться и ходить в театр, ну и, разумеется, не должен иметь дела с женщинами. А если он не изменит таким образом свою жизнь, он после смерти неизбежно отправится в ад, где будет вечно гореть в озере огненном, горящем серою. Однако мало-помалу в ум мой стали закрадываться сомнения, и три эпизода из моей жизни стали всё лучше осмысливаться. Они не давали мне покоя и под конец вынудили меня изменить своё отношение к Богу и к проблеме вечного спасения. Позвольте их описать, и вы увидите, как нарастало во мне смятение.

Много лет назад, когда я была ещё в подростковом возрасте, у моей тёти в Шотландии была повариха по имени Джесси Дункан. Мы были закадычными друзьями ещё с тех пор, когда я маленькой девочкой прибегала к ней в кухню за припасённым для меня куском пирога. Днём она была просто старшей прислугой, вставала, когда я входила в кухню, никогда не сидела в моём присутствии, говорила только когда к ней обращались, и вела себя со мной совершенно безупречно, как и со всеми остальными. Однако по вечерам после работы, когда я ложилась в кровать, она обычно приходила ко мне, садилась на краешек кровати, и мы говорили до бесконечности. Она была примерной христианкой. Она любила меня и с большим интересом наблюдала за моим становлением. Она была моим близким другом, но обращалась со мной строго, когда считала, что обстоятельства требуют того. Если ей не нравилось, как я себя веду, она говорила мне об этом. Если до неё доходили сведения о моём дурном поведении вне дома, она тоже мне об этом 82] говорила. И если она была мною довольна, она тоже говорила об этом. Не думаю, чтобы многие в Америке понимали или представляли себе тип дружбы и взаимоотношений, который может существовать между представителями так называемых высших классов и их старыми слугами. Это настоящая дружба и глубокая привязанность с обеих сторон.

Однажды вечером Джесси поднялась ко мне наверх. Я в тот день выступала на евангельском собрании в небольшом деревенском зале и считала, что вела себя просто великолепно. Я была страшно довольна собой. Джесси была там вместе с остальными слугами и, как оказалось, отнеслась к моему выступлению весьма критически, без всякого одобрения. Когда мы обсуждали собрание, она вдруг наклонилась, взяла меня за плечи и, мягко встряхнув, чтобы подчеркнуть свои слова, произнесла: “Когда-нибудь вы узнаете, мисс Алиса, что в Священном Граде двенадцать врат и каждый человек в мире проходит через те или иные из них. Все встречаются на торжище, но не все входят через ваши врата”. Мне было тогда невдомёк, о чём она говорит, а она проявила довольно мудрости, не сказав больше ни слова. Я навсегда запомнила её слова. Она дала мне один из первых уроков расширения кругозора и постижения безграничности Божьей любви и готовности Бога встречать Свой народ. Она не знала, что её слова услышат тысячи людей на моих публичных лекциях.