Неофициальная история крупного писателя - [24]

Он устал так, что не мог раскрыть рта, да еще был вынужден слушать возмущенные возгласы членов труппы. В голове свербила только одна мысль: может быть, это классовые враги или недоброжелатели решили высосать из нас все силы? Но эту мысль он постаралс забыть и вечером, во время великолепного банкета, устроенного по случаю их прибытия, с большим воодушевлени­ем сказал:

— Хоть ваш город и находится на далекой границе, но верность руководящим указаниям здесь глубоко проникла в людские сердца. На нас неизгладимое впечатление произвело также изобилие, царившее на Большой социалистической ярмарке. Как вы сами пи­шете, тут «повсюду поют иволги и танцуют ласточки». Мы гордимся вашими жителями, столь верными рево­люции, и готовы поставить для них любое число спектаклей!

Чжуан Чжун был уверен, что его пламенная речь возымеет свое действие, но на следующий день, когда занавес открылся, увидел на площади перед сценой лишь редкие кучки людей. Площадь была оцеплена народными ополченцами, чтобы и эти немногие зрители не разбежались. Расспросив ближайших зрителей, Чжу­ан узнал причину такой холодности: вчера, во время встречи труппы, на Большой социалистической ярмар­ке было растоптано тридцать свиней; их хозяева — крестьяне — бросились им на помощь и сами были растоптаны...

Услышав такое, Чжуан Чжун похолодел и, чтобы не нарываться на дальнейшие неприятности, быстренько покинул труппу под тем предлогом, что ему нужно выполнить другие поручения центрального руководства: обследовать провинции, в которых идет наиболее ожесточенная классовая борьба, и продолжить создание образцовых революционных пьес. 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Выписки из дневника, которые вел писатель во время своей инспекционной поездки

28 июля. В три часа дня я с личным рекомендательным письмом верховной руководительницы прибыл в город И. На сей раз меня встречали совсем не так, как с теат­ральной труппой, потому что считали в полном смысле особым посланцем. Когда я сошел с поезда, на перроне меня уже ждали первый секретарь провинциального комитета, заведующий отделом пропаганды, заведую­щий сектором культуры и другие. Поместили в лучшей городской гостинице «Солнечная весна», в трехкомнат­ном люксе. Вечером мне нанес визит секретарь провин­циального комитета, только что восстановленный в сво­ей должности. Я объяснил ему, что меня послало сюда само центральное руководство, что цель моего приезда не только творческая, но и политическая, что я провожу лишь некоторую подготовительную работу по заданию верховной руководительницы, которая затем будет лич­но утверждать каждую запятую.

Этот секретарь ведет себя очень вежливо, держится с достоинством, на слова скуп, поддакивает редко — сразу видно, что каппутист. Я специально смотрел, как он будет играть. Он еще не знает, что я за чело­век, не понимает моей силы.

29 июля. С утра ко мне пришли руководители провинциальных цзаофаней. «Родные или нет, а линия одна» — как верны эти слова! Едва поздоровавшись, они со мной заговорили откровенно, рассказали многое из жизни своей провинции, в том числе подтвердили, что вчера вечером ко мне действительно приходил каппу­тист. В начале великой культурной революции он был свергнут, но несколько месяцев назад восстановлен Дэн Сяопином под предлогом урегулирования отношений с местными властями. Он против цзаофаней и возрожда­ет старые порядки. «Урегулирование», «урегулирование»! Фактически это всего лишь прикрытие, другое название для реставрации капитализма. Я решил написать статью под заглавием: «Урегулирование — это реставрация».

Разговор по душам с братьями цзаофанями дал мне очень много; фигура современного Сун Цзяна уже начи­нает вырисовываться. Тем же вечером я дал Вэй Тао телеграмму с просьбой доложить об этом центральному руководству.

31 июля. Вечером был банкет. Я уже три дня как приехал, а они только сегодня догадались угостить меня — это просто возмутительно! Когда прибывает гость издалека, его или приглашают поесть, или сами приносят ему еду, чтобы, как говорится, «смыть пыль». А я уже, черт побери, весь пылью зарос, разве ее за один раз смоешь? К тому же я услышал, как в коридоре за дверью кто-то произнес: «Этот Чжуан — большой про­лаза, говорите при нем осторожнее!» Я тихонько выгля­нул и узнал заведующего отделом пропаганды. «Ну, думаю, теперь ты у меня попляшешь!»

Когда секретарь провинциального комитета ввел меня в банкетный зал, я увидел круглый стол, покрытый белой скатертью и уставленный всемозможными винами и закусками. Соблазнительные запахи били прямо в нос, у меня потекли слюнки, но за столом уже сидело множество народа. Секретарь провинциального комите­та сказал, что он решил пригласить нескольких человек, имеющих отношение к культуре и политике. Обнаружив среди них заведующего отделом пропаганды, который за глаза порочил меня, я рассердился, вышел и выразил секретарю протест следующего содержания:

— Небывалая в истории великая пролетарская куль­турная революция уничтожила все старое, призвала нас к простоте и скромности, а вы тут под предлогом приема гостей упиваетесь вином и объедаетесь мясом. Кого вы в конце концов пригласили на пир: меня или себя?