Необыкновенные приключения юных кубанцев - [47]
— Я сегодня такая счастливая! — призналась она. — И потому, что чудесно отдохнула, научилась плавать и что целый день рядом был ты.
— У меня тоже сёдни лучший день в жизни!
Столь содержательная беседа длилась бы, надо полагать, без конца, если б не дела. Она повела начавшую блеять козу, а он припустился за Васяткой.
Ванька разбудила скрипнувшая дверь. В комнате ещё не рассеялся утренний сумрак, а мать уже одета по рабочему.
— Мам, почему так рано? — удивился он.
— Далеко, сынок, идти. — Она присела рядом. — Аж под садбригаду. Надо успеть к восходу, за опоздание можно и плётки схлопотать.
— Пусть, гад, токо тронет! — погрозил сын. — На тебя и так уже жалко смотреть. Может, мне отработать какой раз?
— Боже упаси! — испугалась Агафья Никитична. — Мы радуемся, что хуть детей не трогает, а ты такое говоришь. Вы столько добрых дел переделали — женщины не нарадуются. Лучше уж помогайте по хозяйству. Сёдни что собираетесь делать?
— Нашу картошку выкопаем.
— Пора уже, сынок. Хватить ей в земле лежать, а то и куста не будет видно. Токо вы сразу и отсортировывайте: крупную отдельно, помельче — на семена, мелочь, если будет, тоже не оставляйте; зима будет трудная, всё подберет.
— Сделаем, мам, в лучшем виде, — заверил он.
Управившись с яслятами, ребята собрались у Ванька, и работа закипела. Уйдя в отрыв, хозяин освободил мешки и сам принялся за выборку.
— Вань, слышишь: Туман на кого-то злится, — заметил Андрей. — Вроде как на чужака.
— Кошка чья-нибудь… Он их терпеть не может.
— Да нет, это не кошка! Слышите?
Было похоже, что Туман с кем-то сцепился и эта схватка не в его пользу: он заскулил, после чего донёсся подозрительный хрип. В несколько прыжков Ванько очутился возле будки. Увидел: псина ростом с матёрого волка повалил Тумана и, вцепившись в горло, пытается задушить. В следующее мгновение шея волкодава глухо хрустнула, согнутая наизлом сильными ладонями. Но его челюсти, словно сведённые судорогой, продолжали душить жертву. Расцепить их удалось не без усилия. В гневе Ванько хотел разорвать пасть напрочь, однако в этот момент кто-то вскочил ему на спину и заверещал:
— Чичас же отпусты, хамло!
Отшвырнув ослабевшего и утратившего агрессивность волкодава, он стряхнул с себя и его хозяина — им оказался Лёха.
— Тебе что, делать больше нечего, что занялся стравливанием собак? — Гневно смотрел он на поднявшегося с колен и стряхивающего со штанов собачье дерьмо неожиданного гостя.
— Та мы не собак, мы ходэмо… — косноязыко начал объясняться тот, но вмешался полицай, с карандашом и блокнотом в руках появившийся из-за сарая:
— Проводим учёт скота и прочей живности.
— Это ещё зачем? — подоспел к месту схватки Андрей, но не был удостоен ответа.
— Как фамилие? — Полицай уселся на опрокинутое вверх дном деревянное корыто и приготовился писать.
— Моя? Доганяйло. А зачем вам?
— Та ни, це нэ вин тут живе, та ще и брэше про хвамылию. Мы у их уже булы, — уточнил Лёха. — А живэ тут Кулькына Гапка.
— Сам ты «гапка», — заметил Ванько. — Пишите: Кулькина Агафья Никитична.
— Отчество не нужно. Говори, какая худоба имеется.
— Корова да телок — вот и вся худоба.
— Брэше! Ще вивця та куры, — добавил Лёха.
— Скоко курей?
— Четверо. С петухом. Остальных учли в первый же день освободители.
— Но-но! Смотри мне!.. — недобро глянул на него полицай.
— А чё я такого сказал? Так оно и было. Да, запишите ещё три худобины: кошку и двух котят, — добавил, в свою очередь, и он.
— Цёго нам нэ трэба. Можешь из их сашлыкив нажарыть, — съехидничал помощник-консультант, помогая волкодаву встать на ноги; тот держался на них неуверенно, дёргал мордой, поскуливал. — Мабуть, вьязы звырнув? Нэхай, мы ёму прыпомнэм и це, — цедил сквозь зубы младший Гапон, оглаживая пса и косясь на Ванька.
— Худобу продавать, забивать и вобще расходовать с этого дня властями запрещено! — кончив писать, предупредил полицай и добавил: — За ослушание — расстрел!
Переписчики ушли. Лёха поддерживал волкодава за ошейник. Подошли остальные ребята.
— Дожили, ёк-карный бабай! Собственную худобу, даже кур, — не тронь, иначе расстрел, — сообщил им новость Андрей.
— Да пошли они вон, воще! Усех оставшихся пущу на жратву, а скажу, что хорёк утащил! — возмутился Миша. — А то сами уже давно мяса и во рту не держали, а эти асмадеи придут — и всё под метёлку… Так они и до картошки добирутся, и до всего остального.
— Эт точно, — согласился с ним Ванько. — Я видел, как он пялил глаза на мою. Всё надо будет надёжно прятать. Придется крепко поработать лопатой…
Туман пострадал несильно. Он поглядывал из будки и изредка покашливал. Вернулись к картошке.
— Эх, здря мы тогда не загнули салазки Гапону!.. — пожалел Миша. — Надо ж, какой мерзавец! Мало, что родитель фрицам зад лижет, так и он туда же.
Ему никто не ответил: каждый занят был своими мыслями.
— У полицая губа не дура, — сменил он тему. — Картоха у тебя в этом годе прям рекордная, воще. Такой я ещё не видел: десяток картошин — и ведро! Это что за сорт?
— Сорта не знаю, да и не в нём дело. — неохотно обозвался тот. — Вы навоз из-под коровы куда деваете? На кизяки. Такое добро сжигаете! А у меня он весь идёт на огород. Потому и рекордная. Земля она хоть и чернозём, а всю свою силу и щедрость выказывает, когда её умаслишь да уходишь.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.