Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II - [7]

Борис, морщась, отхлебнул глоток коньяку из граненого стакана, который до половины заполнил расторопный Ванюша, и, отломив от плитки, лежавшей на тарелочке, кусочек шоколадка, стал его сосать.

Тем временем Марченко закончил чтение бумаг, некоторые подписал, на некоторых в углу поставил свой гриф, а две или три перечеркнул целиком и, передав их адъютанту, приказал:

– Отдай бумаги связному, пусть везет в штаб дивизии. Да пусть передаст там, что я завтра сам приеду. Хватит болеть, а то они там черт знает что натворят… Я уже здоров! А сам погуляй немного, нам с начсандивом поговорить надо.

Когда адъютант вышел и плотно прикрыл за собой дверь, Марченко придвинулся поближе к Борису и негромко сказал:

– Ну, Борис Яковлевич, рассказывай, как тебя «хозяин» принял, что про меня расспрашивал?

Борис, помня рассказ Лурье и не имея причин что-либо скрывать от Марченко, подробно рассказал комиссару обо всем, что видел в штабе дивизии. Не забыл сказать и о том, что ему, мол, кажется, что для должности начсандива он не очень годится, и что в санотделе он думает проситься об освобождении.

Последнее заявление Алешкина рассердило Марченко.

– И тебе не стыдно?! Ты еще даже не попробовал, что это за работа, а уже бежать хочешь! Ты думаешь, мне комиссарить, да еще с таким комдивом, легко? А я же не бегу. Чего ты испугался? Что комиссар с комдивом не в ладах живут? А тебе-то что… Ты делай свое дело, как полагается, и плюй на всех! Выбрось эту блажь из головы. Понял?! Это я тебе как коммунисту говорю… Ну ладно, ты в санотдел сейчас едешь? Поезжай. Вернешься, ко мне зайдешь. Я все-таки решил бросить эту «блаженную» жизнь. Хватить лечиться. Хотя Зинаида Николаевна и против, говорит, еще с недельку здесь на диете посидеть нужно. Да мне уже невмоготу… Да и в дивизии ЧП на ЧП сидит и ЧП погоняет. Вот и сегодня ночью из 50-го стрелкового полка часового фашисты вместе с пулеметом унесли! Чёр-те что! Ну, ступай, да, жить будешь, как я сказал, здесь, а не при штабе, там тебе делать нечего, а здесь, гляди, и порежешь кого-нибудь.

– Но комдив приказал мне жить в штабе.

– Что комдив?! – вскипел Марченко, – я комиссар, говорю, что будешь жить здесь, а с комдивом я сам поговорю!

Борис молча вышел и, встретив в коридоре Перова, узнал, что машина готова и ждет его у крыльца.

Через несколько минут Алешкин и шофер Бубнов быстро ехали по хорошо укатанной, снежной, твердой, как асфальт, дороге по направлению к штабу армии, где находился и санотдел.

Через час он уже входил в землянку, занимаемую начсанармом, военврачом 1 ранга, Николаем Васильевичем Скляровым.

Санотдел армии располагался в довольно большом лесном массиве, на невысоком песчаном бугре, километрах в трех северо-западнее станции Войбокало, и на таком же расстоянии от штаба армии, расположенного еще западнее.

В двух-трех километрах от санотдела размещался ряд полевых госпиталей госпитальной базы армии, занимая различные участки леса в промежутке между железнодорожными станциями Жихарево и Войбокало.

Землянка начсанарма, как, впрочем, и все землянки, занимаемые санотделом, строились саперами, и потому выглядели совсем не так, как землянки медсанбата, знакомые Борису. Стены составлял гладко выструганный сруб с дощатым полом и потолком, с довольно большими окнами, возле которых снаружи были вырыты широкие выемки. Крышу составляли несколько накатов бревен, засыпанных землей и снегом.

Землянка состояла из двух комнат. Одна, поменьше, служила как бы приемной. В ней стоял небольшой стол и несколько табуреток, а у окошка, где находилась также и большая электрическая лампочка, стоял маленький столик с пишущей машинкой.

За этим столиком сидела хорошенькая черненькая девушка со смешливыми карими глазами. На петлицах ее новенькой суконной гимнастерки находилось два треугольничка.

При входе Алешкина она встала и совсем не по-военному спросила:

– Вы к кому?

Борис ответил:

– Начсандив 65-й дивизии, военврач Алешкин прибыл для представления начсанарму.

– Ах, так это вы новый начсандив 65-й? Очень приятно. Николай Васильевич у себя, у него никого нет. Я сейчас доложу. – И она вошла в дверь перегородки, разделявшей землянку на две комнаты. Через минуту она, раскрасневшаяся, с чуть растрепавшимися волосами и тем же лукаво-насмешливым взглядом выскочила обратно и, на ходу поправляя гимнастерку, чуть смущенно сказала:

– Можете идти, начсанарм вас ждет. Да разденьтесь, у нас тепло.

Борис снял шинель и шапку, повесил их на один из гвоздей, набитых в стене у входной двери, поправил пояс и портупею и шагнул в дверь перегородки. За столом сидел Скляров.

Не помним, описывали ли мы его наружность ранее, если нет, сделаем это сейчас.

Это был полный человек с небольшой сединой на висках и маленькой круглой лысиной, как будто выстриженной на его большой, какой-то квадратной голове. На его толстом, мясистом, но небольшом носу были водружены большие круглые очки, воротник кителя полурасстёгнут. Пояс с портупеей и с пистолетом в кобуре висел на спинке настоящей кровати, стоявшей у одной из стен комнатки.

Большой стол, окруженный несколькими стульями, находился посредине комнаты. На нем в хаотическом беспорядке, а может быть, в порядке, но известном только одному хозяину землянки, лежали карты, разные бумаги, папки и стоял полевой телефон. На одной из стен висели шинели.