Необычное литературоведение - [3]

Он вставал как обобщенье

Тысяч ловель и охот.

Но его большая тема

Выходила за столбцы,

И несла нас вдаль поэма,

В незнакомые концы,

Где забытые дороги

Нас вели к забытым снам

И неведомые боги

Открывали тайны нам.

И была в нем суть раскрыта,

Смысл искусства воплощен

От времен палеолита

Вплоть до нынешних времен.

Я стал свидетелем редкостного в наши времена явления. Ученые называют первобытным синкретическим искусством такое, в котором еще слиты воедино танец, музыка и слово. В седой древности проросло семя, выбросившее вначале один крепкий стебель. Потом этот стебель превратился в большое и сильное дерево. Ветви его хоть и соприкасаются друг с дружкой, но каждая растет в свою сторону. Вы не ждете от Майи Плисецкой, чтобы она присоединила к своему танцевальному дарованию вокальные данные Галины Вишневской. Никто не требует от Давида Ойстраха, чтобы он сопровождал скрипичный концерт пением и пляской. Поэзия соседствует с музыкой, и есть поэты, читающие свои стихи под гитару. Но рассматривать их выступления как остаточные явления синкретического искусства вряд ли кому придет в голову.

Старый Атык, как это явствует из моего стихотворного описания, был не только танцором, певцом и музыкантом, но и творцом-сочинителем своего действа. Но творцом-сочинителем не в теперешнем значении этих слов. Рамки действа, его форма были установлены не им, а задолго до него, может быть тысячелетия тому назад. Он усвоил и перенял их от своих дедов, а те, в свою очередь, от своих. И общие, причем наиболее древние, элементы танца-действа он оставил без изменения, повторив их в многотысячный раз в таком виде, в каком он их когда-то перенял. Такими бесспорно древнейшими частями были, например, изображения очеловеченного океана и просьба о прощении, адресованная к убитому киту. Но вместе с тем Атык, как сказали бы мы сейчас, влил в старую форму новое содержание. Успев расспросить возвратившихся, как проходил промысел, он ввел в действо конкретный репортаж о данной конкретной охоте. И я видел, как вспыхивали от удовольствия глаза у Эйгука и Печетегына, когда Атык называл их имена и воспроизводил их облик в движениях. Весь его танец-песня был в этой части смелой и талантливой импровизацией, Атык в буквальном смысле слова «сочинял на ходу».

В своем описании я сконцентрировал внимание на образе старого Атыка, опустив все, что происходило в данный момент вокруг него. Между тем зрители и слушатели этого действа отнюдь не оставались к нему безучастными. Они хором подхватывали отдельные, по-видимому традиционные, слова, которыми последовательно заканчивал Атык каждый ритмический отрывок своего танца. То один, то другой, выходя из круга, повторял и варьировал движения Атыка. Словом, это была коллективная акция, в которой участвовали все собравшиеся. Центральная и главная роль принадлежала в ней, конечно, Атыку, но степень участия остальных тоже была значительной.

Синкретизм первобытного искусства, одно из последних проявлений которого мне удалось наблюдать в тот день, предстал предо мной, разумеется, не в чистом его виде. Чукчи, встречавшие меня в Уэлене, вполне современные люди. Душевный комплекс уэленцев в главных своих чертах мало чем отличим от душевного комплекса москвичей. Отличия пойдут за счет разных условий быта, труда, природы. Полвека Советской власти поставили чукчей в один ряд с народами, намного раньше их вступившими на путь исторического развития. Из родового общества они шагнули прямо в социализм, из неолита — в век атома и космоса. И первобытные верования, неотъемлемые от древнего искусства, проглянувшие в танце Атыка очеловеченным океаном и просьбой о прощении у кита, разумеется, оставлены ими. Их деды, а может быть, еще и отцы чистосердечно верили в смысл обряда прощения: объяснишь киту, что убили его не для забавы, а по необходимости: мол, нужна еда и все прочее, кит поймет, и дух его посоветует другим китам, что не стоит сердиться на людей и уходить от берегов в чужие моря. Этот, как бы мы сказали сейчас, идейный смысл действа безвозвратно потерян, и потому-то, повторяю, синкретизм первобытного искусства, основу которого он составлял, в данном примере надо уже принимать, как говорится, с поправками на современность.

Но уподобить уэленцев какому-нибудь самодеятельному коллективу среднерусской полосы, включившему в свою программу старинные обрядовые песни и танцы, тоже нельзя. Где-нибудь под Рязанью нынешние шофер и доярка только изображают давнишних «князя и княгиню» — жениха и невесту. Они могут лишь «вживаться» в их образы и с большей или меньшей степенью достоверности воспроизводить их переживания. Сам же свадебный обряд, который они воскрешают на сцене, ничем не напоминает процедуру в районном загсе. В нашем же случае такого разрыва между изображаемым и реальным еще не произошло. Предмет изображения — охота на кита — предельно приближен к участникам действа, они лишь час назад сошли с лодок на берег. Эйгук и Печетегын, вступая в круг, играют самих себя. Атык, за плечами которого стоит многовековая традиция, включает частный случай этой охоты в цепь подобных ей охот, виденных им и его бесчисленными предками, и, говоря языком литературоведов, создает художественное обобщение. Таким образом, танец кита, наблюдавшийся мной, находится где-то уже на пути между обрядом и представлением, но представлением пока еще не стал.