Необычайные рассказы - [67]

Стремясь успокоить его во что бы то ни стало, я часто перечитывал ему свои заметки, переписанные с доски в зеркале, и доказывал ему необходимость объединить и связать наши впечатления воедино, чтобы, основываясь на них, выработать строго логичные заключения, которые дали бы нам возможность прийти к наиболее правильным выводам. Надеясь подкрепить наши предположения, я в поисках доказательств произвел тщательное исследование места, где развернулись вышеупомянутые события, думая найти новые факты. Я удостоверился только в одном, прежде незамеченном мною обстоятельстве: консоль в гостиной находилась симметрично — по отношению к отражению в разбитом мною зеркале — на том самом месте, куда я положил в кабинете отражение Буванкура.

Я рассказал об этом моему другу.

— Приходилось ли вам видеть, — спросил он меня, — фокус, который фабриканты волшебных фонарей называют «испаряющиеся пейзажи»?

— Да, — ответил я, — им пользуются для замены на экране одного вида другим. Получается это при помощи двух прожекторов: медленно закрывают один, открывая в то же время другой.

— Значит, если я не ошибаюсь, — продолжал Буванкур, — есть такой момент, когда оба изображения одновременно видны на экране и покрывают друг друга: например, мачты корабля вдруг видны среди окон и дверей дома…

— Ну так что?.. — сказал я, — какое отношение…

— Представьте себе, — снова заговорил он, — что первый прожектор бросает на экран мой портрет, а второй изображение консоли в стиле Людовика XV… Мне кажется, что это довольно ясно воспроизводит случай со мной, когда вы разбили зеркало… Особенно если предположить, что консоль фотографировали в гостиной, а вашего покорного слугу в кабинете…

— Ничего это не объясняет.

— Пусть будет по-вашему. А все-таки, с другой стороны, все, что с нами произошло, заставляет нас предположить, вопреки здравому смыслу, что в поле отражения зеркала сзади него существует какое-то неведомое нам пространство…

— Но послушайте, — возразил я, — где же, по-вашему, оно находится — это ваше помещение… как его назвать… ну, временное, что ли? В данном случае отраженный кабинет занимал место гостиной…

— Ну да, это так… совершенно верно, — сказал Буванкур.

— Но подумайте, Буванкур, ведь гостиная все-таки остается гостиной. Ведь допустить возможность помещения двух различных вещей на том же самом месте одновременно — сумасшествие.

— Гм, — промычал он с гримасой. — Сумасшествие!.. Прежде всего, ведь существуют же испаряющиеся пейзажи… А кроме того, ведь мы-то живем только в пространстве и во времени, а между тем мы с ними не знакомы как следует. Ведь понятия бесконечность, вечность — непостижимы. Что же, вы берете на себя смелость утверждать, что знаете во всех подробностях частицу того, чего вы целиком совсем не знаете? Убеждены ли вы, что два предмета могут существовать одновременно? Уверены ли вы, что они не могут занимать одно и то же место в одно и то же время? В конце концов, я занимаю, — сказал он, иронически улыбаясь, — своим телом одновременно и место больного и место избирателя, не считая других мест…

Я вздохнул свободнее, ясно разобрав, что он шутит, и разговор принял другое направление. Да к тому же только опыты могли помочь нам разобраться в этом событии, настолько странном, что по временам меня охватывало сомнение, так ли на самом деле произошли события, как мне казалось, когда я присутствовал при них.

Еле оправившись, с не совсем зажившей раной на бедре, бледный от всех перенесенных страданий, Буванкур ревностно принялся за исследования. Опасаясь болтливости, он отпустил Феликса, которого я с грехом пополам замещал, и принялся за работу.

Надо сказать правду сейчас же: временное помещение, как мы называли его в отличие от постоянных помещений, ни разу больше не сделалось нам доступным. Индийские морские свинки, которыми мы пользовались из предосторожности, околевали от самых разнообразных заболеваний: одни теряли волосы, другие покрывались язвами, у третьих вываливались когти, многие от непонятных и таинственных припадков; три свинки погибли от молнии, когда Буванкур, после целого ряда неудач, искусственно воспроизвел искру; одну он убил сам, когда в бешенстве насильно втискивал ее в зеркало. Ничем не удавалось породить в них знаменитую фиолетовую прозрачность.

Я отказался от дальнейшего производства опытов, но Буванкур продолжал их.

— Вы напрасно это делаете, — сказал он мне. — У меня есть идея… Свет не клином сошелся на стеклянных зеркалах… Существуют другие вещества, тоже снабженные отражательными свойствами и легче проницаемые…

Бедный старый Буванкур! С каким ожесточением он продолжал свою погоню за химерой! Сколько он проявил неустрашимости и до чего утомлял себя! Под страхом смерти, я назначил ему строжайший режим. Он не только не подчинялся ему, но, наоборот, постоянно подвергался действию всяких вредных реактивов, которые однажды уж чуть не убили его. С грустью я замечал, как с каждым днем цвет его лица становился все желтее, голова все лысела, а спина все больше и больше закруглялась. Болезненные явления повторились, он был ужасен на вид и сознавал это. Совсем недавно он мне сказал, что, когда добьется своей цели, то не столько будет рад открытию, как тому, что не придется больше смотреться в зеркало. «Но терпение», — добавил он, — «осталась всего неделя или две, и академия наук узнает кой-какие новости».