Необычайные приключения Робинзона Кукурузо - [4]

— Слушай,— вдруг говорит Ява,— а давай сделаем… подводную лодку.

— Давай,— не задумываясь говорю я. И только потом спрашиваю: — А из чего?

— Из старой плоскодонки. Той, что возле вербы… полузатоплена.

— А как?

— Воду вычерпать, дырки позатыкать, просмолить, верх забить досками. Вот тут перископ. Вот тут люк. На дно балласт.

— А двигатель?

— На веслах будет. Нам же не нужно, чтобы очень быстроходная. Лишь бы подводная.

— А дышать?

— Через перископ.

— А на поверхность как всплывать?

— Балласт выкинем и всплывем.

— А как водой зальет и затопит?

— Ты что — плавать не умеешь? Вот еще! «Как? Как?». Фиг с маслом с тобой сделаешь!

— Сам ты фиг с маслом! Какой умный!

— Да ну тебя,— сказал Ява уже примирительно. А я совсем ничего не ответил — сегодня ругаться не хотелось.

Мы проходили мимо старого скособоченного колодца с журавлём, из которого уже давно воду не брали — так заилился. Я перегнулся и громко крикнул в душную, пропахшую плесенью и болотом темноту: «О!» Я люблю кричать в колодец: такое «о» нигде не услышишь, как в колодце. Красота, а не «о». Вот и сейчас.

— О!

— О!

— О!

Только эхо раздается — словно аж до центра земли.

И вдруг в эти крики влилось жалобное тонкое скуление. Я навострил уши.

— Ява! — говорю.— Там кто-то есть.

— Врешь!

— А ну крикни и послушай.

Я перегнулся через край колодца и крикнул. Мы прислушались. И отчетливо услыхали из глубины плаксивое щенячье скуление.

Мы переглянулись.

— Какая-то свинья бросила туда щенка,— сказал Ява.

— Точно,— сказал я.

— Ну что? — спросил Ява.

— Нужно вытащить,— сказал я. Хоть мог этого и не говорить. Потому что он таким тоном сказал, в котором уже был ответ.

— Значит так,— сказал Ява.— Я сажусь в ведро и спускаюсь. А ты меня держишь.

— За что? Разве я тебя так удержу?

— Ты и вправду слабак. Не удержишь.

— Значит, я спускаюсь, а ты меня держишь, если ты такой могучий.

— Нет, спускаться буду я. Я первый сказал. И… и у тебя была ангина неделю назад. Тебе нельзя в колодец. И вообще у тебя носоглотка… Мы знаешь что, веревку привяжем вон к тому брусу-противовесу. И ты вытянешь. Очень удобно.

— А где взять веревку?

— Да вон она.

— Да на ней же коза! Вместе с козой привяжем, что ли?

— Коза так погуляет, никуда не денется.

— Ну что же — давай!

— Мме-е-е! — радостно запела отвязанная коза и немедленно побежала проказничать. Но нам некогда было её воспитывать.

Ява сел в ведро, я взялся за веревку, привязанную к брусу-противовесу на коротком плече журавля.

— Опускай! Опускай понемногу! — скомандовал Ява.

Операция началась.

Спуск прошел нормально. Мне было совсем не тяжело опускать веревку, и уже через полминуты послышалось глухое, как из бочки, явино: «Стоп! Хорош!»

Я бросился к срубу:

— Аллё! Колодценавт Ява? Как себя чувствуете?

— Отлично! Пульс нормальный. Невесомости нет. Давление триста атмосфер. Принял на борт потерпевшего товарища Собакевича. Ой-ой-йой! Что же ты отпустил! Тут такая грязь! Засасывает! Тяни быстрее!

Я ойкнул и бросился назад к веревке. Вцепился двумя руками и начал тянуть.

Ого-го! Ох! Эх! Ух! Ну и тяжело! Тяну, даже приседаю. Изо всех сил, всей тяжестью своего тела тяну за веревку вниз. И вдруг чувствую, что ноги мои отрываются от земли. Ой, мамочка! Это же я сейчас поднимусь и повисну над землей, как жаба на крючке, только ногами дрыгать буду. Перевешивают меня Ява со щенком. Ой-ой-йой!

— Ява! — кричу в отчаянии.— Ява! Хватайся за сруб, помогай, а то я в небо взлетаю!

Понял, видно, Ява ситуацию, послушал меня, потому что пятки мои снова коснулись земли. А тут я еще и ногой зацепился за корень, который как раз возле меня из земли высовывался. Закряхтел я изо всех сил — вот-вот жилы, как струны, со звоном полопаются,— и из колодца, словно пузырь из носа, медленно появились явина голова.

Первым на землю ступил «товарищ Собакевич» — кудлатый, вислоухий рыжий щенок, а потом уже Ява.

Я сразу увидел, что щенок — не из нашего конца села. У себя мы всех собак до одной знали — от Гривка, здоровенной овчарки деда Салимона — до позавчера рожденных, еще слепых щенят Жучки бабы Маланьи.

— Вот хотел бы я знать, кто его туда кинул,— сердито проскрипел Ява.— Ноги бы повыдёргивал!

— Какой-то фашист хотел избавиться,— сказал я. Щенок, наклонив голову набок, посмотрел сперва на Яву, потом, наклонив голову в другую сторону, посмотрел на меня и завилял хвостиком, очевидно, благодаря за спасение. Знакомство состоялось. Мы сразу понравились друг другу.

— Айда на речку! — сказал Ява.— Надо помыть Собакевича — видишь, какой!

То, что он Собакевич, а не Шарик, Полкан или Жучка, уже не вызывало никакого сомнения. Имя, в шутку данное ему Явой в вонючей темноте колодца, пристало к нему сразу и навсегда.

Мы побежали на речку.

Подводная лодка из плоскодонки навечно потонула в забвении…

Глава 2 «Вермахт!.. Двадцать железных!..»

— Рень и Завгородний! Выйдите из класса! Скоро вы корову на урок приведете! Нарушители дисциплины! Нарушаете мне учебный процесс! Я на вас директору жаловаться буду! — Галина Сидоровна вся аж кипела (казалось, что у неё даже пар изо рта идет).

Мы покорно поплелись за двери.

В коридоре Ява расстегнул рубашку, наклонился, и Собакевич выскочил у него из-за пазухи на пол и завилял хвостом, словно ничего не случилось.