Необитаемое сердце Северины - [11]

– Вот спасибочки, папа, – съерничал Феликс, вставая и кланяясь.

– Вот уж не за что, сынок, – серьезно сказал Мамонтов-старший.

* * *

В половине третьего Феликс сидел в коридоре на стуле и неотрывно смотрел сквозь стеклянную стену в палату. Койка отца просматривается плохо, зато хорошо видна фигура женщины возле нее. Феофания в черном, и платочек на седых волосах – черный, кружевной. Феликс иногда начинал заваливаться на стуле, потом встрепенется и дико осматривается, приходя в себя. Он устал до полного бесчувствия и не в состоянии объяснить самому себе, что здесь делает. Ждет половины четвертого?.. Чтобы – что? Допустим, он настоит и заберет отца домой, если тот не умрет... Домой – это куда? Допустим, в квартиру отца. И что дальше? Жить вместе они не смогут. Завалившись в какой-то момент совсем низко, Феликс почти упал, едва успел упереться ладонью в пол.

Он встал и прошелся по коридору. Абсурдность ситуации его уже не забавляла, он решил принять какое-то решение. Например, ограничить себя во времени. На круглых больничных часах было три двадцать. В три сорок – решил Феликс – он уйдет по делам, а потом после пяти еще раз заедет сюда и обсудит с отцом, куда тот хочет поехать. Три двадцать три. Феликс выбрал удобную позицию и смотрел сквозь стекло на профиль отца – изголовье кровати поднято, отец полусидит и внимательно, с напряженным лицом слушает Феофанию. Феликс вздохнул: что можно слушать с таким вниманием в шестьдесят девять лет? Женщина по ходу разговора с легкой улыбочкой протягивает к лицу отца свои руки – почему-то сжав их в кулаки. Открывает правый, и Феликс вздрагивает – у нее на ладони он отчетливо видит зеленую изящную ящерицу, дергающую тонким игольным хвостиком. Ящерица быстрым скользящим движением забирается... в ноздрю отца.

Феликс закрыл лицо ладонями, потом отхлестал себя по щекам. Отдышался, осмотрелся и понял, что пропустил второй фокус – обе ладони Феофании уже были пусты. Она гладила отца по щекам, а потом тем же спокойным и ласковым движением опустила его веки. Феликс невольно улыбнулся, и только когда женщина встала, понял, что отец умер. Помимо воли, рефлекторно, он посмотрел на часы. Три часа тридцать минут. Феликс вошел в палату, низко наклонился над отцом, прислушиваясь. В лице Мамонтова-старшего ничего не изменилось – тот же напряженный интерес. Подошел врач, потеснил Феликса, осмотрел тело и накрыл лицо отца одеялом.

– Не надо, – нервно и громко воспротивился Феликс. – У него ящерица в голове. Зеленая. Не надо закрывать лицо.

Врач захватил его запястье, с ходу нащупав пульс.

– Вы – сын?

– Сын.

– Пили с утра?

– Что?.. Нет, это не то, что вы...

– Выпейте еще.

И ушел.

* * *

Феликс стоит на кладбище у свежей могилы и считает стрекоз. Восемь, девять... десять... Пошел снег. Стрекозы улетели. У могилы отца стоят трое – он, Феофания и копатель с лопатой. На черенке лопаты застыла последняя стрекоза. Феликс хотел сморгнуть видение, не получилось. Он стоял и равнодушно смотрел, как сначала медленно осыпаются перламутровой крошкой ее крылья, потом – длинное тельце...

– Не могу ничего есть, – зачем-то говорит Феликс старой женщине. – Как вчера с утра нажрался... А быстро вы это все устроили – кладбище, похороны...

Феофания молча берет его под руку.

– Ну что вы, Феликс, – тихо говорит она, – я как могу замедляю время. Сколько сил хватает.

– И давно это... у вас? – осторожно интересуется Феликс, стараясь потактичней освободить свой локоть.

– Тридцать-сорок тысяч лет – это давно? – она останавливается, смотрит снизу и вдруг спрашивает: – Вам нужна жена?

Феликс задумался на несколько секунд, потом отчаянно замотал головой.

– Нет, спасибо, нет!..

Он, наконец, освободил руку и отошел на пару шагов.

– Тогда я пойду? – Феофания отворачивает от снега лицо, захватывает платок под подбородком. На пальцах у нее крупные перстни, один с янтарем. В янтаре застыло какое-то насекомое.

– Заходите ко мне в музей. Чаю попьем, – она уходит к воротам, оборачивается. – Придете?

– Не знаю... Я видел, как вы там... бабочек выпустили. – Феликс подумал и решился: – Я вас боюсь.

– Да нет, – улыбнулась Феофания, – просто вы меня сейчас не узнали. А шестьдесят три года назад сразу узнали.

– Это не я, это отец, ему шесть лет тогда было, он мне рассказывал, – поспешил с объяснениями Феликс.

– Вы одно и то же, – сказала Феофания и ушла, исчезнув за несколько шагов от него в кромешном снегу.

* * *

Поминок не было. Феликс, вернувшись домой с кладбища, свалился на кровать в тягучем сне и проспал больше суток. Проснулся он от солнца в лицо. Долго ходил туда-сюда по квартире, пытаясь справиться с хаосом в голове. Добрел до балконной двери и увидел, что на перилах сидит парочка ворон и примеривается к чему-то на балконе. Несколько секунд Феликс просто наблюдал, как вороны вытягивают головы, распрвляют крылья, чтобы спуститься, но что-то им мешает. И только разглядев внизу еще одну ворону, потрошащую тушку мертвого голубя, Феликс дернулся и шепотом приказал: «Кыш!» Первое движение было – открыть балконную дверь и прогнать ворон. Он уже и руку протянул, потом замер и в странном оцепенении стал смотреть на парочку птиц на перилах. Через несколько секунд одна птица свалилась на балкон, а вторая упала вниз. Феликс напрягся, поджидая реакцию третьей вороны, плохо видной внизу. Вот она взлетела, зависла над перилами, не решаясь сесть... Шлеп! Эта тоже свалилась на балкон. Феликс открыл дверь и убедился, что замерзшая тушка болонки не тронута. Закрыл дверь и ощутил, что... сильно проголодался. Он поспешил одеться, чувствуя странное возбуждение и опасность. Как в западне. Проходя мимо канарейки, дернулся на движение у лица – птица в клетке на его глазах порхнула и упала на опилки, скрючив в последней судороге лапки с коготками. Феликс равнодушно занялся одеждой и позвонил другу – бывшему коллеге из НИИ.