Нэнуни-четырехглазый - [82]

Он затаил дыхание… Нет, ни возни, ни выкриков, которых он все время подсознательно опасался!

И впервые за последние дни Янковский-старший почувствовал себя спокойно. Он сидел высоко над уровнем моря, не видел его, но ощущал близкое присутствие огромной массы воды. Ее запах, ее простор. Он представил всю эту безбрежность, и перед ним вдруг поплыла его жизнь…

Детство и отрочество в отцовском имении Янкувка в Польше, гимназия в Люблине, Горы-Горецкий институт. Восстание: пьянящее, захватывающее начало и горький финал. Арест, тюрьма, допросы, суд… Прощание с матерью и жуткий сибирский этап. Каторга. Ленские прииски. Потом станица Сиваково, Дыбовский. Дед Сила Ковалев, лодка «Надежда» и долгое путешествие по Амуру. Слепота на Уссури и милая фельдшерица Катя…

Аскольд, Бабих, Гек. Женитьба. Борьба с бандитами. Морские львы, птицы и бабочки, принесшие ему известность.

А потом страшный день переселения на этот полуостров. Звериный вопль Гека, потерявшего любимого сына. Хунхузы — лесной бой и глядевшая в глаза черная дырочка направленного на него дула винтовки черноусого батоу… И его выстрел в атамана, принесший уважение корейцев и звание «Четырехглазого»…

Что же было дальше? Первые лошади. Тигр при луне давит последнего жеребенка, а назавтра его ощеренная морда из-за куста и спокойный голос Гека позади: «Но разбей череп, Михаил!..»

И снова походы. Пленение целой банды хунхузов. Находка стоянки доисторического человека. Красные волки, едва не погубившие всех оленей. Барс, с прижатыми к затылку ушами, в трех шагах, готовящийся к прыжку, — сколько их было таких случаев? На его счету девять тигров, и все встречи связаны с риском: или ты, или он. Ведь за эти годы только тигры задрали более пятидесяти лошадей.

А привод томских коней за пять с половиной тысяч верст?! Байкал, Селенга, плоты по Амуру и голод; страшные Ханкайские болота. И все это ради его лошади. Но теперь она есть. Даже лучше той, о которой он мечтал, впервые осматривая этот полуостров на маленьком коньке-горбунке… В общем, он достиг своей цели, далеко не каждый может подвести такой итог.

Но скольких попутчиков уже нет?! Бабих, Платой, Гек, Шевелев. Давно спит среди сосен маленький Сергей…

Теперь с большим риском уезжает далеко и надолго Анна. Может, выйдет там замуж и умчится еще дальше на край света? Нет, она не из тех, кто живет для себя. Нютка обязательно вернется и продолжит борьбу. Это ее судьба. А Юрий собирается жениться на старшей дочери покойного Шевелева — Маргарите. Хотелось бы и внуков увидеть; кто знает, сколько ему, самому Нэнуни, еще отпущено лет?

Стали в последние годы сказываться сырые тюрьмы, пеший сибирский этап, каторга. А последующие походы и охоты? Ведь всех его приключений хватило бы на три жизни!

И все-таки ему еще многое хочется осуществить. Огородить парк, построить капитальную дамбу на лагуне, проложить такую дорогу с выходом на тракт, чтобы легко разъезжались две тройки!..

Спустя три года, рассматривая две свои фотографии — юноши-студента и убеленного сединами мужа, он сделает на обороте последней надпись: «Промчалось полвека, а все куда-то рвется сердце ненасытное!» И в этой фразе — весь он. Вся жизнь — поиск, работа, открытия…

А в это время четверо уже достигли берега и ступили на мокрые камни. Анна и братья только сейчас разглядели темный силуэт тихо покачивающейся джонки. Она слегка хлюпала привальным брусом по набегавшей сонной волне.

Магай тихо свистнул, и на судне выросла темная фигура. Иннокентий двинул веслом и сказал едва слышно:

— Бросай конец!

На берегу выбрали мокрую веревку и привязанный к ней узкий трап. Цой вытянул на корму свой конец доски, и теперь между берегом и шаландой пролег шаткий мостик. Ян придерживал трап на плоском камне возле берега, остальные, балансируя, перебежали по скользкой пляшущей доске на судно. Юрий поцеловал сестру и наклонился к уху корейца:

— Василий, тут такая темень, как бы Нютка не свалилась за борт. Сведи ее поскорее в трюм!

Повернулся и бегом вернулся на камни. Ян столкнул трап в воду, и люди на шаланде втащили его на палубу. Затем выбрали из глубины раскоряченный якорь-кошку и подняли прямой залатанный парус.

Человек на корме снова опустил в чернильную воду весло, сделал несколько еле заметных движений, и посудина, отодвинувшись от береговых камней, развернулась носом в открытое море. Легкий бриз чуть выгнул серый парус. Шаланда вздрогнула, двинулась и медленно растаяла во мгле. Братья закинули за плечи винтовки и начали взбираться вверх по крутому обрыву…

Михаил Иванович разглядел коренастую фигуру Юрия и тонкую высокую Яна, когда они уже были в трех шагах.

— Ну как?

Юрий ответил вполголоса:

— Отчалили. На море тихо. Лишь бы туман продержался еще несколько часов, тогда, пожалуй, проскочат.

— Дай бог. Ну, а теперь пошли. Нужно поскорее успокоить мать.

Ян вытянул из кармана что-то светлое.

— Папа, возьмите. Это Нюра велела передать маме свой платок сестры милосердия. В нем, говорит, воевала. — Он протянул отцу белевшую на фоне скал косынку.

— Вот и кстати. Накинь-ка его, Юрий, себе на плечи и шагай вперед. Только не спеши. Что-то в последнее время я стал не очень четко различать дорогу в темноте…