Нэнуни-четырехглазый - [39]

Лозы дикого винограда густо оплели стены и крышу террасы. В тени крупных резных листьев на стульях и в креслах расположились, по рангу, усатые и бородатые гости в белоснежных кителях с золотыми эполетами.

Через западные ворота в просторный, как городская площадь, двор веселой гурьбой вбегали пригнанные с пастбищ табуны лошадей. «Парадом» командовал Платон с помощниками и старшими детьми. По его сигналу строго подобранные по масти косяки послушно, как отряды школьников, останавливались напротив крыльца.

Приезжие знатоки-лошадники спускались по широким деревянным ступеням, охлопывали приглянувшихся трехлеток, внимательно осматривали спины, морды, заглядывали в зубы. Кони доверчиво позволяли погладить себя по крупу, потрепать по шее; давая осмотреть копыта, послушно поднимали ноги. Когда осмотр заканчивался, Михаил Иванович делал условный жест рукой, Платон подавал команду «пошел» и, в сопровождении пастухов, косяк легкой рысцой уходил через восточные ворота. А в то же время в западные уже вливалась новая партия… Не было суеты, не слышно ни выкриков, ни циркового пощелкивания бича.

Главный эксперт, кавалерийский полковник, после осмотра конских ног вытер ладонь батистовым платком, расправил пушистые, до самых, ушей, золотистые усы и обернулся к сидящим на веранде:

— Удивительно, господа! Мало того, что лошади выглядят отменно здоровыми и бодрыми, с хорошим экстерьером, — они поразительно ласковы и послушны. Словно цирковые, дрессированные. Какой же секрет кроется в вашем воспитании молодняка, Михаил Иванович, дозвольте узнать?

Корф тоже с нескрываемым интересом глянул на хозяина.

— Справедливый вопрос. Я недавно наблюдал табуны выращенных в забайкальских степях скакунов, так от них ваши кони — как небо от земли: те просто звери, к которым невозможно подступиться!

— А это, по сути дела, и есть почти дикие звери, ваше высокопревосходительство. Видите ли, все киргизские, минусинские и забайкальские скакуны, выросшие до трех-четырех лет в степи, не знают ни человеческой ласки, ни голоса. И как ждать от них повиновения и доверия, а тем более любви к хозяину? Ведь их, выросших на воле, при первом же знакомстве с человеком сразу встречает аркан, носовертка, удары по самым чувствительным местам. А еще я часто наблюдал, как пытаясь укротить, хозяева вцепляются своим коням в уши зубами!

— Какое зверство! А чем же влияете на своих вы?

— У нас с самого основания все поставлено иначе. Никто не смеет не только ударить, но даже замахнуться и грубо кричать на лошадь. И она, естественно, с малых лет видит в человеке друга. Мы с осени отнимаем у маток подросших и окрепших сосунков, чтобы заняться их воспитанием.

— Значит, тоже арканите?

— Нет. Мы придумали свой способ: хватаем их внезапно, прямо в табуне. И хотя в это время жеребенок уже рослый и резвый, требуется лишь сноровка. Надо крепко обнять его за спину правой рукой, а левой сдерживать за мордочку. Наш опытный «ковбой» бежит рядом с ним в обнимку до тех пор, пока не набросит на голову мягкий недоуздок. Это научились делать даже старшие дети, они ведь у нас сами как жеребята…

— Да, они у вас молодцы. Смотрите, как управляются под руководством этого богатыря Федорова! — воскликнул Корф.

— Все это тоже воспитание, — Михаил Иванович улыбнулся. — Итак, мы собираем в пригон всех рожденных весной малышей и там привязываем вдоль ограды. Сначала они, конечно, брыкаются, капризничают, отказываются есть. Однако позднее, когда надергают до изнеможения свои нежные шейки, успокаиваются и начинают уныло жевать брошенный возле каждого клок сена…

Представив эту картину, слушатели рассмеялись, а Михаил Иванович продолжал:

— Через два-три дня, как правило, тоска по матери стихает, они начинают есть охотнее. Сначала их водят на водопой в поводу, потом отпускают с привязи. Тогда они начинают знакомиться друг с другом и людьми, которые их кормят и приучают поднимать ноги, показывать копыта. Позднее жеребята уже табунком, наперегонки, бегают на водопой, лижут приготовленную для них в колоде соль, по команде «марш-марш» гурьбой несутся в свой пригон. И только после того, как станут совсем ручными, их так, табунком, и отпускают с пастухом в поле. Слабых отдельно от сильных и задиристых.

— И дальше они растут на воле совсем самостоятельно? — спросил полковник, делая какие-то записи в тетради.

— Растут в косяке до трех-четырех лет, то есть до той поры, пока не приходит время объезжать. Но основное, главное дело уже сделано: добронравие и доверие к человеку, привитые в самом восприимчивом возрасте, укоренились на всю жизнь. Поэтому впоследствии молодежь очень легко привыкает к сбруе и седлу, беспрепятственно поддается ковке.

— Вот что значит доверие, господа, а? — Корф назидательно поднял указательный палец, все согласно заулыбались.

— Случается, кому-то в табуне вдруг требуется оказать помощь, — продолжал Янковский. — То змея укусит, то нужно извлечь занозу из ноги или соринку из глаза. И в таких случаях наши копи не бесятся, а доверчиво разрешают себя осмотреть и помочь беде. Ну, а что касается внешнего вида и здоровья, то их дает «степное» содержание, постоянное пребывание на воле. Их омывают дожди, осушают ветры, и в хорошую погоду они в самом деле лоснятся, как из-под щетки.