Ненормальная война - [12]

– Увы, Алексей Денисович, озвученная вами информация для меня так же интересна, как, скажем, легализация однополых браков в Европе, – заявил народный избранник. – Мне плевать. Меня отсюда не выпустят, это ежу понятно, и обменивать ни на кого не будут. Пока я им нужен, буду жить. Как стану бесполезен… – Последовал очередной трагический вздох. – Вы моложе, изворотливее, можете рассчитывать на побег или какое-нибудь удачное стечение обстоятельств. Вы не настолько им нагадили, в отличие от меня. Мне уже шестьдесят два, Алексей Денисович. Кстати, откуда вы все это узнали? Почему вокруг бывшей психушки такая серьезная охрана?

– Ага, не угасла еще искра интереса, Анатолий Петрович, – с усмешкой проговорил журналист. – Правильно, голова человека всегда должна работать, иначе его тело угаснет. Меня выводили на прогулку, я слышал разговоры солдат. Войт лично отрекомендовался мне, отвесив затрещину. Я слышал, как он говорил по телефону с непосредственным начальством. А по поводу серьезной охраны я уже высказывал предположение. СБУ намерена устроить здесь тайную тюрьму, чтобы не тащить народ в Киев и не делиться добычей с конкурентами по ведомству и «смежниками». Пока нас здесь только двое. Думаю, это ненадолго.

Роль оракула-чревовещателя журналисту удалась. Какая-то ночная жизнь в этой тюрьме сохранялась. К зданию подъехала машина. Собеседники прервали разговор, притворились спящими. Их жалкие персоны в этот час никого не интересовали.

Прошло минуты две, и надзиратели втащили в подвал очередное безвольное тело. Загорелся плафон.

Это тоже был мужчина, причем весьма качественно избитый. Он тихо стонал, когда его волокли по проходу.

Несчастный был одет в рваную штатскую одежду, которой будто бы долго бороздили кустарник. Одна его нога была босая, на другой сохранился грязный ботинок.

Надзиратель пинал заключенного по ребрам, злобно шипел. Похоже, бедняга ранее сопротивлялся или, как говорится, оскорбил действием кого-то из охранников, за что и пребывал в таком плачевном состоянии. Его вволокли в камеру, следующую за депутатом, бросили на пол. Заключительный удар пришелся по бедру, и надзиратели потопали обратно. Заскрипела решетка, запираемая на замок.

Охранники прошли по коридору, один не удержался и треснул дубиной по решетке, за которой прикидывался спящим журналист Згурский. Надзиратель гнусно захохотал, но не стал продолжать свои ночные игрища, потопал дальше. Контролеры скрылись за дверью, погасла лампа.

– Спите, Анатолий Петрович? – прошептал журналист.

– Уснешь тут с вами, – проворчал Горчак и сел. – Вы оказались правы, Алексей Денисович, нас стало трое.

Згурский прилип к решетке. Заключенный в камере напротив не шевелился. Он лежал на полу, фактически под нарами, и не подавал признаков жизни. Згурский окликнул его, но никакой реакции на это не последовало.

Прошло еще несколько минут. Згурский всматривался в темноту. У него складывалось такое ощущение, что мужчина даже не дышал. Депутат поднялся, подошел к решетке.

– Он без сознания, Алексей Денисович? Вы видите его?

– Вижу. – Згурский сглотнул. – Не самая лучшая новость, Анатолий Петрович. Судя по всему, я был не прав. Нас по-прежнему двое.

Бывший депутат вздрогнул, попятился от решетки. Ноги его сделались ватными. Он доволокся до нар, плюхнулся на них, сжал виски трясущимися руками.

Полковник СБУ Вишневский плавал в полудреме на заднем сиденье внушительного бронированного джипа. Ему по статусу полагался именно такой, не подверженный воздействию мин, фугасов, крупнокалиберных пуль и прочих удовольствий поражающего характера.

Практика, по счастью, на опыте других показывала, что это чушь. Поражается все, за исключением того, что не участвует в войне и находится глубоко в тылу. Все же под защитой брони важная персона чувствовала себя спокойнее.

Полковник Вишневский был молод для своего звания и должности. Четыре дня назад ему исполнилось сорок. Но внешность он имел вполне соответственную. Не жирный, но крепкий и широкий в кости, не великан, но и не карлик, прямой как фонарный столб, невозмутимый, с чугунной тяжестью в поблескивающих зеленых глазах, всегда холеный, с аккуратной стрижкой и чистыми волосами.

Он не любил костюмы и форму, предпочитал брюки с кофтами, но подбирал их с особой тщательностью, вследствие чего всегда имел представительный и убедительный вид. Еще вчера Вишневский гулял по Крещатику, спал с женой, а накануне – с другой женщиной, жил мирной жизнью. Уже сегодня он бороздил просторы прифронтовой полосы, невольно вспоминая крылатую фразу, придуманную не самыми сознательными элементами: «Везде хорошо, где АТО нет».

Он покосился влево. Капитан Шура Бунич, верный, исполнительный служака, прибывший с ним из Киева в качестве помощника, не дремал. Он настороженно всматривался в пейзажи, мелькающие за окном. Пока в них не было ничего ужасного, типичная украинская буколика с минимумом антропогенных элементов.

Затвор автомата можно было не передергивать. До линии разграничения отсюда километров сорок.

Да и охрана, приданная в Байдаке, внушала спокойствие. Крепкий парень за рулем, такой же рядом. Позади микроавтобус, набитый воинственной, но послушной публикой.