Ненавижу войну - [11]

- Андрей... - грустно вздохнул Ян.

- Хорошо, я продолжу... - В неоконченной фразе его, действительно прозвучало, как близко к концу было его терпение.

Он еще какое-то время молчал, чем без всякого видимого труда завершил возведение Китайской стены между нами.

Это сейчас я пишу об этом уже, зная, что двигало им и его настроением, но представьте мое недоумение и смятение тогда! Были едва ли не дружны, и я знаю, что ничем никогда не подавал не только поводов, но и мысли к тому, чтобы отношения наши столь непонятно изменились вдруг?! И я...

На прозрачно-ясном глазу повторил свое предложение об удобствах моего номера для предстоящего разговора.

- Нет! - отрезал мой польский друг, и я понял, что я его совсем не знал. Хорошо еще, что, почувствовав холод остывающего вокруг меня мира, я сообразил все же, что теперь мне лучше всего помолчать. Но, уткнувшись в пеструю зелень карты, я никак не мог припомнить: "Где и что я сделал не так?" Андрей продолжал и по тому, как он говорил, а главное, смотрел - я понял, что замолк я очень вовремя, даже, я думаю, можно было бы немножечко и раньше!

Острие его карандаша, четко опускаясь, фиксировало в разных местах карты населенные пункты.

- Вот Доброва, вот Даброва, вот еще здесь... - И он замялся, очевидно дальше должно было следовать прямое либо косвенное обращение, вроде "...как вы видите" или "...вы уже, должно быть, успели заметить", с тем чтобы остановить мое внимание на определенном факте, но обращение это так и не было произнесено вслух, а лишь осело сожалением, что в разговоре-де, мол, он вынужден себя ограничивать.

- ...Недостатка в деревнях с подобными схожими названиями нет!

Боясь, что явная ошибка в названии может повести поиск по ложному пути и догадка, что не эта ли досадная опечатка явилась причиной перемены ко мне людей, как только мог мягко проговорил:

- Та деревня была Домбровка, - так же робко выделяя букву "м". Я напугался, что он собирается уходить, однако, порывшись в сумке и достав блокнот, Андрей со всей мощью университетских знаний стал объяснять, как и почему со времен королевы Домбровы (то есть с того легкомысленного времени, когда так просто и бесхозяйственно направо и налево раздавали имя королевы любой, какая не подвернется под руку, деревушке) не только в названии деревень, но и в грамматике польского языка в подобного рода словообразовании исчезла эта буква "м". Андрей что-то такое еще говорил о хуторах и фольварках у лесных дубрав, которые просто сами нахватали себе названий, схожих по звучанию с именем королевы Домбровы. Не очень уже соображая что к чему - да и в школе-то по русскому, своему родному языку знания давались мне так, что время от времени требовали прихода моих родителей к учителю, - я поэтому, вроде соглашаясь со всем, что слышал, молча кивал головой, как если бы вслух говорил: "Ну как славно все это у вас происходило со времен королевств!"

- ...Несмотря на обилие деревень со схожими названиями, нет ни одной, где бы было захоронение 120-150 человек, о чем было заявлено на одной из предварительных встреч "в верхах". Взывать же к добропорядочности, просить напрячь память - при отрезке времени в сорок лет едва ли разумно, бестактно, нелепо, да и бесплодно. События недельной давности мы склонны трактовать, как подсказывает минута, которой мы живем сейчас. Это естественно: мы живы и все человеческое нам не чуждо, многое за этот гигантский срок наслоилось, что-то, наоборот, безвозвратно ушло. Впрочем, это всего лишь фактологический взгляд на суть вещей и событий, что же касается эмоционального ряда - то многое, казавшееся нам важным и волновавшее нас вчера, сегодня может восприниматься как курьез, нелепица. Я говорю известные вещи, однако банальность их подтверждается жизнью.

Он помолчал немного.

- Но это, - продолжал он, - сколько бы времени ни ушло, воспринимается всегда однозначно... это обозначение захоронений жертв второй мировой войны. Замеченные неудобства в подготовке карты к работе с лихвой окупаются ее объективной подробностью. Черный памятничек - условное обозначение этих скорбных мест - поляки помнят и чтут своих освободителей, рядом цифра люди; каждая единица - человек. Пойдем по этому страшному столбцу.

Острие карандаша медленно, не останавливаясь плыло над цифрами снизу вверх. Цифры, цифры, цифры... нескончаемая тропа прерванных судеб, несостоявшихся надежд... но сколько же там, на великих просторах, осиротело, оставшись одинокими, сколько горя, слез, мучений, исковерканных жизней! Карандаш все плыл, плыл... Бесконечный шлейф цифр. В глазах рябило, и я уже плохо слышал, да и он, видя, что я не поднимая головы, рывками подхватываю воздух, кажется, вскоре умолк. Передо мной на столике оказался стакан воды, и Ян - я узнал его по широкой руке - протянул сигареты. Все наши обиды, ложно понятые чувства достоинства, не сдержанные выявления своих характеров и все "проблемы" наши, неприятности и неувязки показались такими меленькими, ничтожными, ненужно лишними. Эта его неприязнь и мое недоумение напрочь ушли - мне было легко смотреть, понимать и отвечать.