Ненавижу - [33]

Марина взглянула на часы: начало второго. Придется возвращаться на работу. И опять же к Селезневой. В ее холодные змеиные объятия. Селезнев не прав: Алиса — не эфа — анаконда. Сожрет, и не подавится.

Как же не хочется принимать участие в этом шоу — улыбаться, изображая радость и игнорируя вопросы об их общем муже: "Что-то вы, Мариночка, плохо выглядите!". "Да? А мне казалось, что я выгляжу прекрасно, Алиса! Ой, опять запамятовала ваше имя-отчество. Уж не серчайте".

"Склероз, Мариночка?"

"Что вы, Алисочка! После ночи отличного секса женщина всегда выглядит прекрасно, а вот о мелочах совершенно забывает. Впрочем, вы, наверное, уже забыли об этом, а?".

О мелочах?

О сексе!

Ага! Получи фашист гранату! По самому больному! И чтоб клочки по закоулочкам. Что, съела?

Съела! Но анаконда не подавится, сама же сказала. Женская дуэль — целое искусство, но как бы больно ни уколола, в ответ получишь не менее сильный и болезненный удар. Причем именно тогда, когда расслабишься и решишь, что больше тебе ничего не угрожает.

Распродажа! Распродажа! Распродажа! Каждая вещь по полцены. Странно, как же мы раньше жили в очередях и без распродаж. И действительно — за полцены. Правда, знающий человек сразу скажет, что джемперок из прошлогодней коллекции, но где он, этот знающий человек! Другое дело, что анаконда просто удавится от зависти: в узел завяжется и сдохнет. Так ей и надо.

Как же не хочется на работу! Воздух прозрачный, легкий, осень, блики солнца… Плюнуть бы на все, и засесть в ближайшем кафе, глядя на переменчивый Невский. Вот и Селезнев недоумевает, зачем ей работать: денег в доме много, хватает на всех: и на жизнь, и на развлечения. Конечно, агентство можно бросить. И что? Оказаться запертой в четырех стенах. Я, ребенок, няня. Нет, если уволится, то няни точно не будет. Селезнев не поймет.

Работа, работа… Зачем человек работает? Чтобы получать удовольствие или зарплату? А нельзя ли совместить? Философский вопрос. С кондачка на него не ответишь.

Стремясь оттянуть неизбежное, Марина забежала в итальянский бутик. Вот это, будьте любезны, и это! Два дорогих костюма переместились в примерочную. Рывок и легкая занавеска скрыла ее от посторонних глаз. Теперь можно сесть на табуреточку и успокоиться. В ее распоряжении целых десять минут. Плюс-минус. Слезы — под пудру, гримаса-улыбка. На людях плакать нельзя. И зачем она пошла на этот странный кастинг? Ведущий смотрел на нее так же, как и старшая Селезнева — немигающее, выжидательно. Чуть-чуть замешкаешься — поздно: пропустишь смертельный бросок.

— Вы понимаете, что именно произойдет после того, как вы подпишете договор?

— Понимаю.

— Вы уже не сможете отыграть назад. После эфира ваша жизнь изменится. Окончательно и бесповоротно. Вы действительно хотите этого?

Хочет ли она?

Но ведь есть шанс, что Селезнев увидит эту передачу и все поймет. И даст развод. Или, наоборот, скажет, что всегда любил только Марину, а другие женщины ему не нужны. А чего она хочет — развода или того. Что другшие женщины не нужны? Свободы, свободы, свободы! Уже одно слово опьяняет.

"Я схожу с ума! Я действительно схожу с ума. Потому что в первый раз в жизни не знаю, что мне нужно и чего я хочу. Я хочу уйти от мужа? Или хочу с ним остаться? Я хочу, чтобы он ушел к своей бывшей, или чтобы этой бывшей никогда не было? Кто знает, как я поведу себя, если он действительно уйдет. Мне всегда нужно то, что мне не принадлежит. Так было в детстве, потом в школе. Я таскала чужие игрушки, книжки, завтраки, но как только устанавливала свое право собственности, теряла к ним интерес. Сейчас у меня есть все, о чем я так долго мечтала! Но мне это не нужно. Я хочу свободы… Хочу уехать далеко, далеко и не вспоминать об этих днях.

Что вообще со мной происходит? Почему я чувствую себя выбитой из колеи? Зачем я подписала этот контракт? Господи, зачем я это сделала? Что теперь будет?

А, может, все дело в том, что я просто не могу ее убить? Потому что мне не хватает смелости? И я давлюсь ненавистью, как рвотой. Мне плохо, плохо, плохо!

Пальцы нащупали шприц в сумочке. Всего лишь один укол, и больше никаких мучений. Вот только кому доза — Алисе или Марине.

Чуть нажала на поршень. На кончике иглы появилась маслянистая капля. Как там, в книжке? Куда колоть-то? Блин, опять забыла. Все-таки Алиса права, склероз есть. Рука вновь потянулась к сумочке — уже за книжкой. Шприц упал. Вот и выбор — Алисе. Она ж не идиотка, чтобы себе грязный шприц колоть!

Занавеска в примерочной вежливо, но при этом настойчиво дернулась:

— Дама, вам что-нибудь подошло?

— Что? Ах, да, костюмы. Нет, это не мой стиль.

И вышла — держа спину. Хотя только сама знала, насколько тяжело далось.

Сегодня около дома два пожилых бомжа решали мировые проблемы. Рядом на газетке — просроченная банка шпрот и бутылка политуры. Марина мимоходом пожалела:

— Бедные, как можно пить такую гадость. Бомжи…

И в ответ получила достойное:

— Мы не бомжи, у нас стиль жизни такой.

У нее стиля нет, одна пародия.

Автореферат диссертации на соискание степени доктора культурологических наук Мазурика С.П

…На первый взгляд, стремительное появление и столь же стремительное исчезновение развлекательных передач на всех российских телеканалах носит бессистемный характер. Но это далеко не так. Развлекательные программы в первую очередь зависят от рейтинга. Они же во многом служат моделями поведения в социуме, формируя различные установки и стереотипы. Отношения телевидения и зрительской аудитории — процесс взаимообратный, долгий и сложный. Телевизионная журналистика имеет ярко выраженные интерактивные черты, предполагающие изменение отношений между редакционным коллективом и аудиторией, замену однонаправленного воздействия прессы на массы, их взаимодействие, переход от монолога журналистов к диалогу с аудиторией. Таким образом, журналист и аудитория становятся равноправными информационными партнерами.