Ненависть - [3]

- И еще ваши зеленые брюки, в которых вы были вчера... Ну, Альбина Николаевна, должен же быть элементарный вкус!

- Хорошо. И их я больше не надену.

- Ну, я рада, что мы нашли общий язык, а то вы отвлекаете посетителей, создаете нерабочую обстановку.

- Я не знала, я поняла, поняла, - мне хотелось поскорее закончить этот разговор.

- Как вы работаете? Успеваете?

- Да, кажется, да.

- Вот и отлично. Подготовьте мне к обеду сводки о продвижении векселей за два последних месяца, ме-ся-ца.

- Я думаю, что к обеду не успею. Может, часам к трем.

- В чем дело? Разве долго сделать распечатку?

- Ну, это не так быстро, нужно найти информацию в архиве, выбрать нужное, распечатать...

- Ваша мама просила меня взять вас в мой отдел. Если бы не уважение к ней... Мне нужны квалифицированные работники. Если вы не справляетесь...

- Я постараюсь, я сделаю, Ольга Васильевна.

Сколько подобных унизительных сцен она заставила меня перенести. Все-таки мои приступы на нервной почве. Мне кажется, это она довела меня до третьего. И это беспокойство, постоянная неудовлетворенность - ни есть, ни спать. Я похудела почти до скелетоподобного состояния. Но... через три недели моей начальнице крупно не повезло. Но что со мной творилось эти три недели! Известие о ее смерти я восприняла спокойно. У меня тогда мысль была - самой бы не умереть. Уже ни снотворное, ни транквилизаторы не помогали. А Ольга Васильевна - слишком много пила на банкетах и презентациях. С ее-то язвой. Вот и получила прободение. После ее смерти я пошла на поправку. Это просто злой рок - каждый год кто-то из моего окружения умирает.

От мрачных мыслей меня отвлек звонок телефона.

- Альбина, здравствуй, - звонил муж Лизы, вернее, бывший муж.

- Здравствуй, Игорек.

- Завтра год Лизе.

- Да, я знаю. Я всегда буду помнить этот день.

- Ты придешь?

- Мне не хочется обижать тебя, но, наверное, нет. Ты ведь знаешь, я храню память о ней, я любила ее. Но нужно ли нам встречаться? Да и ее родственники, особенно мама. Она не переносит меня. Да что говорить, тебе это все прекрасно известно.

- Я хотел бы увидеть тебя.

- Нет. Я не хочу этого. Оставим. Кстати, как малыш?

- Прекрасно. Ходит и говорит уже кое-что.

- Подумать только! Настоящий человек. На кого похож?

- На меня. Лучше бы на Лизу.

- Изменится еще. Живет с бабушкой?

- Да. Я захожу почти каждый день. Играю с ним.

- Не собираешься поискать ему мамочку?

- Альбина, да я тебя забыть не могу! Иногда засыпаю под утро. На работе - сонный, все думают - пью.

Я рассмеялась.

- А ты сейчас - нет?

- Нет, что ты.

- Ну, будем прощаться, Игорек.

- Значит не придешь:

- Нет.

- Ну... прощай?

- Прощай. Алле, алле, Игорек!

- Да, Альбина?

Какая надежда в голосе!

- Игорь, принимай снотворное. Пропиши себе что-нибудь покруче. Ты же врач.

Он усмехнулся:

- Я подумаю.

- Ну, прощай.

- Прощай.

Я думала, что звонок отвлечет меня от воспоминаний, а они нахлынули с новой силой.

Лиза. Бедняжка, как она тяжело переносила беременность. Я помогала ей во всем , чем и как могла. Игорек как раз тогда пил. Да и было с чего запить. Сначала отработает день в поликлинике, потом в ночь на дежурство. Горючее только и помогало от усталости. Тем не менее, операции проводил успешно. А дома Лиза, вечно плачущая, сетующая на свои недомогания, на свое положение, будто она единственная женщина на свете, переносящая подобное. Игорька она не подпускала к себе с третьего месяца. И он все это время не изменял ей, я знала, он слишком интеллигентен для этого. Помню, звонит мне Лиза на работу и жалуется, жалуется. Рассказывает, как она свое тело ненавидит, раздувшееся и похожее на тумбу и тому подобное. Она этими разговорами заполняет свой досуг, а я-то на работе. Правда, новый начальник у меня ничего - милый мужчина, вежливый, но все равно, это же "ра-бо-та". Прервешь ее - обижается, плачет даже. Все-то ее бросили, никто не любит.

- Альбина, приди, умоляю. Эта свинья опять напился. С дежурства пришел и сразу в кабак. Раковина на кухне забита, а ему и дела нет. Он у меня деньги нашел, полтинник взял опять. Слесарь пришел раковину чинить, а он его с собой забрал: "Пошли, - говорит, - про жизнь поговорим".

- Лиза, я бы с удовольствием, ты же знаешь, я приезжаю когда могу. Но сегодня я на таких каблуках весь день, теперь мечтаю как дома окажусь, разуюсь. Позвони маме.

- Они на даче сегодня, заночуют там.

- Ну хорошо, заеду.

И я вечером, вымотанная за день, тащусь в другой конец города - прочищать раковину, мыть посуду, пол, готовить еду. И сколько раз так было! И погибло прахом в одночасье. Ах, Лизавета, не думала я, что через тебя познаю людскую неблагодарность.

А Игорек, ну что же, что он пил. Это даже шло ему. Он становился сентиментальным, мечтательным, галантным. Прекрасно держался, непосвященный и не скажет, что он опустошил сегодня две белой. Внешне он мне не очень нравился, хотя при определенном освещении, иногда, он был ничего.

Однажды Лиза разобиделась на мужа и уехала к маме. А я, как нарочно, не позвонила ей заранее, просто была в том районе и решила зайти. Окно в кухне было разбито. Я прибавила шагу. Дверь была распахнута настежь. Я прошла на кухню - грязь невообразимая, осколки повсюду, кровь, следы от грязных туфель вели в спальню. Игорька я нашла там, на кровати, с окровавленной рукой, в этих туфлях, спящего беспробудным сном. Я нашла в аптечке йод, бинт, и как смогла перевязала порез. Он оказался довольно глубоким. Когда я приподняла его руку, края раны разошлись, и кровь опять закапала на постель, на Игорька и теперь уже на меня. Надо зашивать, но я не могу звонить в больницу, Игорька все там знают, я и сама не видела его таким. Не хватало еще, чтобы на работе узнали об его подвигах. Я для новичка довольно хорошо перебинтовала ему руку, сняла туфли и пошла звонить маме Лизы. Она оказалась там. Я рассказала подруге об увиденном и вот что услышала: