Ненависть вождя и любовь разбойника - [16]

— Именно так! — подхватил Петерс. — Владимир Ильич, вы правы! Есть предложение: создать «ББ» — группу по борьбе с бандитизмом, конкретно — пока в Москве. Феликс Эдмундович нас поддерживает…

Ленин глубоко задумался, потом вскинул рыжую аккуратно подстриженную бородку:

— Правильная мысль, товарищи! Именно «ББ»! И название хорошее, выразительное. Кого рекомендуете в руководители?

— Товарища Мартынова Фёдора Яковлевича, — сказал Петерс. — Бывший рабочий славной своей историей «Трёхгорной мануфактуры», проверенный товарищ, недавно приняли в партию. Сейчас — разведчик боевого отряда ВЧК. Неустрашимый, матёрый сыщик! Готов рисковать жизнью ради Советской власти и лично ради вас, Владимир Ильич. Рекомендую!

— Пост важный! Обязан лично познакомиться с вашим товарищем.

— Владимир Ильич, должен предупредить: товарищ Мартынов, ну, как сказать, академий не кончал…

— И это очень хорошо, товарищи! В этих сраных академиях готовили контрреволюционеров! Что нынче главное? Преданность идеям революции! Всё остальное — тьфу! — Сплюнул и растёр лакированным штиблетом.

* * *

Вскоре пред очи вождя явился Мартынов. Он был прямодушен, глядел не мигая и не отрываясь на переносицу вождя, кипел жгучей ненавистью к белой сволочи, гнусным бандитам и буржуям. Он клялся в преданности идеям мировой революции и лично великому вождю мирового пролетариата товарищу Ленину. И очень понравился товарищу Ленину.

Прощаясь, Ильич долго тряс руку Мартынова и закончил беседу словами:

— В первую очередь жду поимки Кошелька! Товарищ Мартынов, все силы бросьте на ликвидацию этой отвратительной фигуры.

ДОНОС

Мартынов уже три недели сидел в большом кабинете на Лубянке. Чертыхаясь, пытался разобраться в бумагах с грифом «Совершенно секретно». Образование и впрямь у него было не шибко высоким, самоучкой лишь выучился читать и писать.

Как и все хорошие практики, люто ненавидел бумажные дела. Однако секретные материалы не имел права поручить никому из своих сотрудников, ибо на конвертах теперь писали: «Секретно. Лично тов. Мартынову Ф.Я.»

Задребезжал телефон. В трубке он услышал таинственный полушёпот:

— Фёдор Яковлевич, это вы? Таракан вам звонит. Докладаю: Конёк, Лягушка и Чёрный в трактире армяшки гуляют.

— Кто такие?

— Это пацаны Яшки Кошелька.

— Адрес?

— А, как его? Ну, Большая Пресня, дом четырнадцать, в подвале. Трактир Гришки Асматьянца. Только что пришли, ещё небось посидят.

— Приметы?

— В дальнем углу сидят, справа. У Лягушки фингал под глазом и голова тряпкой замотана — вчера в драке получил. Меж своих поцапались. Херувим его уделал, а Херувиму голову Цыган проломил. Фёдор Яковлевич, у меня на служебные расходы деньги кончились. Когда получить можно?

Таракан был завербован недавно, Мартынов ему не шибко доверял. Три судимости, свой человек в воровской среде. Чекисты приедут брать бандитов, а там засада ждёт, жертвы будут большие. Так уже случалось, и не раз.

Крепко чекист задумался. Надо сказать, Мартынов действительно отличался исключительной храбростью. И вдруг пришла шальная мысль: «Если рисковать, так одному!»

Мартынов обычно ходил в сапогах со скрипом, фуражке со сломанным козырьком и обтёрханном пальтишке, чтоб не выделяться. Его не раз патрули задерживали: по одежде ничем от бандита не отличался. На недоумённые вопросы сослуживцев отвечал:

— Так безопасней, чем в форменной одежде светиться! Да и удобней… У меня не только соседи, даже домашние не знают, где я служу. Сказал: «разнорабочим в Гинекологическом институте на Большой Царицынской». Пусть проверяют! Ге-ге!

И вот теперь важнейшее сообщение. Счастливый шанс упускать было нельзя! Мартынову было двадцать шесть лет. Он был из тех, кто свято верил в идеалы партии и служил им беззаветно.

В декабре 1937 года его приговорят как врага народа к десяти годам концлагеря. Через пять лет он помрёт за колючей проволокой, ужаснувшись тому, во что превратились бредовые идеалы «светлого будущего».

А пока что у этого бесстрашного человека созрел боевой план. Он в соседнем кабинете сам себе оформил справку об освобождении, из сейфа вынул три казённых николаевских золотых червонца, поймал на Кузнецком Мосту извозчика и понёсся на Большую Пресню.

НИКОЛАЕВСКИЕ ЧЕРВОНЦЫ

Трактир Асматьянца встретил гостя громкими разговорами гостей, стуком приборов, прокуренным кислым воздухом, лакеями в белых передниках, летавшими с подносами. В дальнем углу закусывала троица, у одного из них голова была замотана грязной тряпкой.

Мартынов, слегка пошатываясь, изображая пьяного, направился к троице, притворно низко поклонился:

— Господа хорошие, рюмашку позвольте для меня налить. Ик!

— С какой радости? — удивился Чёрный.

— Из Бутырки нынче выпустили. Я уж думал — прислонят жидовские сволочи к стенке, а они мне под задницу ногой: «Пошёл вон и не попадайся!» И на выходе даже не шмонали!

— За что тебя повязали? — Конёк подозрительно прищурил глаз.

— Да ни за что! Шёл по Никольской, сам, конечно, выпивши. Тут два легавых, тормозят: «Документы!» Дал легавым правильную ксиву. Стали мою ксиву ломать, вопросы задают, придираются к приметам, что в паспорте означены. Обозлили меня, обозвал их «мусорами и бездельниками»! Они меня повалили, ногами по ребрам побуцкали, деньги все выгребли и хотели отпустить. А тут как на грех «чёрный ворон» мимо фыркает. Они его тормознули и меня в него запаковали! Две недели держали, на допросы ни разу не выводили, а сегодня — праздник: «Пошёл вон!» И опять ногой, значит! Ну, нальёте, что ль?