Ненависть к тюльпанам - [26]

Но моё усердие не помогло избежать неприятности.

— Хозяин хочет утром первым делом увидеть тебя! — сказал мне Крыса с самодовольной ухмылкой, и я сразу понял, что он имел в виду: — Прощай, подлиза!

В этот вечер за столом я не мог поднять глаза на своих родителей. Мать дважды спросила, хорошо ли я себя чувствую. Лёжа в постели, я снова и снова гадал, в чём же моя ошибка, пока не понял, что такое терзание бессмысленно: видимо, кто-то сказал хозяину дурное обо мне.

Было уже совсем поздно, а я никак не мог заснуть. Изредка свет фар проходившей машины скользил по потолку. Наконец я придумал, что мне делать.

Нужно уложить одежду в мой школьный ранец и взять его с собой на работу. Если я буду уволен, то смогу немедленно сбежать прочь из дома. Отправлюсь в деревню!

Люди рассказывали, что можно проехать в кузовах порожних грузовиков, тех, что привозят молоко в город. Я найду работу на ферме и проживу там всю войну, пока страна не будет освобождена англичанами… или американцами… или русскими. Потом я вернусь домой! Родители станут по очереди обнимать и целовать меня: «Мы считали тебя умершим! Наш сын! Наш мальчик!»

Я собрал, в основном, тёплые вещи: уже наступил январь 1944 года, и дни стояли короткие и холодные. До сих пор в ранце осталось немного песка с того времени, когда Кийс и я играли в саботажников.

* * *

Утром я попытался выскользнуть незаметно из дома, но мою мать было невозможно миновать тайно.

— А это зачем? — спросила она, указывая на ранец.

— Мне он нужен на работе!

— Для чего?

— Хозяин объяснит на месте! Мне нельзя опаздывать!

— Тогда ступай!

…Я присел около кабинета хозяина. Тени скользили по замёрзшему стеклу. Звонили телефоны. Стрекотали пишущие машинки.

Я снял ранец с одного плеча, и как раз в это время меня вызвали.

— Ага! — сказал хозяин. — Подлиза явился!

— Я старался!

— Я знаю, знаю!

— Я не спал по закоулкам, как некоторые!..

— Как мой племянник Дирк! — Хозяин коротко рассмеялся. — Теперь слушай, парень, для тебя есть дело! У нас возникла потребность делать три-четыре лишних доставки каждый день. Ты знаешь город, причём не только адреса, но и как туда добраться. Хочешь помочь мне за дополнительный заработок?

— Да, хозяин, хочу!

— Вот только в этих доставках есть одна особенность — как бы тебе объяснить? Они частные. И я не хочу, чтобы немцы испортили нам этот бизнес.

— А они большие?

— Не очень — так, кило или два!

Меня не уволили! Да ещё появилась возможность заработать лишние деньги! Я был настолько счастлив, что осмелился предложить:

— Что, если делать доставки после окончания школьных уроков? Можно всё положить ко мне в ранец, и я буду выглядеть как любой другой школьник!

Хозяин помолчал, затем вышел из-за своего стола и потрепал меня по щеке. Он вынул из кармана два гульдена и, положив их мне в ладонь, сказал:

— Передай это своему отцу и скажи ему, что я благодарю его за такого полезного и находчивого работника!

* * *

— …такого полезного и находчивого!.. — я использовал те же слова хозяина, заканчивая свой рассказ родителям о том, как я заработал для дома два лишних гульдена.

— Но мне показалось, утром ты сказал, что это они велели тебе принести ранец?.. — сказала мать, чьи сомнения в правдивости этой истории отступали перед ликованием от полученных денег.

— Утром у меня просто не было времени всё объяснить! — оправдывался я. — Они попросили меня прийти с каким-нибудь предложением, и вот ранец-то и был моим предложением…

— Ну это не важно! — сказала она с улыбкой, отправляясь на кухню готовить обед.

Отец подошёл близко ко мне и, склонившись, негромко сказал:

— Вот теперь ты можешь начинать красть!..

18

Итак, я воровал! Ради послушания отцу и для его удовлетворения!

Однако он никогда не делал мне замечаний по поводу принесённой домой пищи: не выговаривал, если было принесено меньше, чем в прошлый раз, и никогда не хвалил, если больше.

Мать всегда выхватывала продукты из моих рук: чем скорее они попадали в её кухню, тем скорее они становились нашими, не украденными.

Получатели, которым я приносил продукты, тоже хватали их из моих рук и быстро куда-нибудь убирали, но по другим причинам.

Эти специальные доставки предназначались либо богатым людям, покупавшим себе дополнительную еду, либо жителям, прятавшим кого-то — евреев, участников Сопротивления, молодёжь, уклонявшуюся от немецких принудительных работ.

Вскоре я уже отличал тех, кто покупал для себя, от тех, кто скрывал кого-нибудь. Первые как будто бы имели другой запах — запах людей, любящих только себя. Но не было явных признаков различить среди прятавших: у кого — евреи, у кого — молодые голландцы-дезертиры, а у кого — бойцы Сопротивления.

Наблюдая, как продукты выхватывали у меня и тотчас уносили куда-то, я был уверен — их не взвешивали для проверки, что каждый оплаченный грамм доставлен. В хорошие дни мне удавалось утаить столько гороха, что хватало на суп; несколько мелких картофелин или свёклочек позволяли идти в постель не голодным и быстро засыпать с приятным чувством в животе.

Тем не менее, работа не была лёгкой. Ранец, нагруженный бобами, становился по пути всё тяжелее, а ходить приходилось помногу.