Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза - [208]

Об этом упоминается, в частности, в новелле Проспера Мериме «Души Чистилища» (1834).

Дон-жуанская тема усиливается во второй версии повести, на которой стоит фиктивное обозначение места издания — Севилья. Вторая версия пишется одновременно с «Внутренним опытом», где, в частности, переосмысляется фигура Дон-Жуана, точнее, Дона Джованни, какой она представлена в опере Моцарта и творчестве Серена Кьеркегора, увлеченного моцартовским героем.

Упоминание могилы Дон-Жуана открывает некрофилический лейтмотив в творчестве Батая, который реализуется посредством «опрокидывания» отношений Дон-Жуана и Командора (см. «Небесная синь», «Невозможное»).

В фантастической новелле О. де Бальзака «Эликсир долголетия» (1830) рассказывается другая «история глаза» по поводу смерти Дон-Жуана. Сначала Дон-Жуан оживляет с помощью эликсира один глаз своего отца и тут же уничтожает его, чтобы сохранить эликсир для себя самого. Когда Дон-Жуан умирает, его слуга, частично оживив его, в испуге разбивает флакон с эликсиром. Голова Дон-Жуана продолжает жить и желает быть канонизирована Церковью: в торжественный день она отделяется от тела, набрасывается на священника и пожирает его голову. Это происходит в той же самой севильской церкви, что и конец батаевской повести.

О Дон-Жуане-некрофиле см. также коммент. 44 к «Небесной сини».

(19) Bloody girl! — «Чертова девка» (англ.). Это идиоматическое английское выражение обладает для Батая и буквальным смыслом — «Кровавая девка». Тема крови особенно подчеркивается в описаниях сэра Эдмонда в первой версии «Истории глаза». В последней редакции Батай снимает некоторые из кровавых намеков (гл. «Мушьи лапки»).

(20) Вальдес Леаль — Хуан де Вальдес Леаль Низа (1622–1690), севильский художник барокко, ученик Б. Мурильо. Был особенно знаменит своими полотнами с изображением трупов в церкви Оспиталь де ла Сайта Каридад. Описанные Батаем картины называются «Два трупа» и «In ictu oculi».

(21) Дон Аминадо — имя злосчастного священника может быть истолковано по-разному. Очевидна ассоциация с библейским именем Аминадав (перев. «благородный отец», «отец щедрости»), которое носил один из сыновей Евсея (I Цар. 16, 8), сын Арама из колена Иудина (Исх. 6.23; Чис. 1.7; 2.3; 7.12, 17; 10.14; Руф. 4.19, 20; I Пар. 2.10; Мф. 1.4; Лк. 3.33), левит — сын Каафа (I Пар. 6.22) и глава поколения левитов, участвующий в перенесении ковчега в Иерусалим (I Пар. 15.10, 11).

Среди эмигрантов из СССР, приехавших в Париж в 1920 г., был писатель, сатирик и поэт Дон Аминадо (Аминад Петрович, или Аминадав Пейсахович, Шполянский, 1888–1957), пользовавшийся большой известностью среди русской эмиграции, и Батай вполне мог знать его лично или слышать о нем от Б. Поплавского, И. Одоевцевой, Г. Иванова или Г. Адамовича, с которыми он много общался в 20-е годы. Сам Дон Аминадо нередко использовал в своем творчестве образ Дон-Жуана.

(22) …hard labour — «тяжелый труд» (англ.). С одной стороны, очевидна ассоциация с «каторжным трудом», а с другой — с шекспировским «labour» из названия комедии «Напрасные усилия любви».

(23) …мы меняли внешность. — Это отголосок знаменитой бандитской истории, описанной в детской иллюстрированной книжке, широко распространенной во Франции в первой трети XX века — «Никелированные ноги» («Les pieds Nickelés»). В своей статье для журнала «Докюман» (№ 4, 1930) Батай будет трактовать персонажей этой книги как троицу кровожадных ацтекских богов.

(24) Хемингуэй. — Имя Эрнеста Хемингуэя появляется только во второй версии повести. По своему собственному признанию, Батай хотя и знал о существовании американского писателя и его деятельности в Париже, но в 20-е годы мало интересовался его творчеством. Однако в 1945 г. в первом и единственном номере журнала «Актюалите» под названием «Свободная Испания» он публикует в переводе Дианы Кочубей отрывок из романа «По ком звонит колокол» (дата выхода в свет романа Хемингуэя — 1940 г. — совпадает с фиктивной датой переработанного издания «Истории глаза» Батая) под названием «Запах смерти», где описывается смерть Гранеро, свидетелем которой был Хемингуэй. В творчестве Хемингуэя Батай особо выделяет тему тавромахии — в статье, представляющей перевод отрывка из упомянутого романа; здесь же он подробно цитирует отрывок из переведенной в 1938 г. Рене Домалем «Смерти после полудня», а также высказывает восхищение романом «И восходит солнце (Фиеста)» (который он прочитал впервые по совету Р. Кено в 1931 г.) в своей статье «Хемингуэй в свете Гегеля» («Критик», март 1953 г.). В последнем романе упоминается знаменитый матадор Марсьяль Лаланда дель Пино, тот же самый, что и в «Истории глаза».

(25) …своему другу-врачу… — Речь идет о представителе первого поколения французских психоаналитиков Адриене Бореле (1886–1966). Образованный в традициях французской школы психиатрии, он прошел курс психоанализа с Рене Лафоргом и стал одним из двенадцати основателей «Психоаналитического общества Парижа». Он лечил Батая, или, по крайней мере, регулярно наблюдал и консультировал, в 1925–1926 гг. Именно после этого «не слишком ортодоксального» курса психотерапии Батай начинает литературную деятельность. Упоминание о фотографиях в начале главы — далекий отголосок того «решающего», по мнению Батая, эпизода, когда Борель показал Батаю фотографии китайской казни «Расчленение на сто кусочков»: выражение лица у пытаемого Фу Чу Ли совершенно экстатическое, на нем написано наслаждение, возникшее от невыносимой боли (см. «Хронологический очерк», 1925). Здесь косвенным образом открывается тема литературного писания как средства лечения от психических расстройств.