Ненависть - [42]

Воин посмотрел на старика безумным взглядом — вазы были дорогущие, подаренные Императором, и Альберик таскал их за собой на протяжении всех походов. Так, Мыш нашел себе развлечение, слава Богам, что не поранился. Воин тихо спросил:

− Все?

Сил говорить просто не было. Старик пожал плечами — видимо, ожидал более сильной реакции от утери родных и близких ваз. Эйзе совсем тихо сказал:

− Подрался с собакой во дворе…

Воин, уже туго соображая, вспомнил, что во дворе жила какая-то крупная собака для охраны, он даже клички ее не знал. Сам собой выскочил идиотский вопрос:

− Зачем?

Мышонок глубоко вздохнул:

− Хотел поиграть, а она попыталась укусить и бросилась…

Да уж, Альберику явно досталось за сегодняшний день. Ремигий переспросил:

− Все?

Старик переглянулся с мальчишкой, тот хмуро продолжил:

− Упал с дерева…

Воин с тревогой взглянул на старика, тот усмехнулся:

− Лоб разбил, содрал коленки…

Ремигий только покачал головой, слава богам, живой остался. А ты чего хотел — запереть дикое животное в городском доме? Вазы, собаки, дерево. Хорошо, не лук и стрелы. Ладно, пока хотя бы так. Мышонок смотрел явно виновато, воин укоризненно покачал головой. Ну что говорить — ведь подарки принес, как ему после всего отдавать? Альберик мягко попросил:

− Господин, не надо его наказывать. И так весь в синяках — бодягой полдня на лице сводил, а на теле живого места нет.

Эйзе недовольно пискнул, старик тут же сунул ему в руку еще кусок пирога:

− Ешь и молчи побольше…

Похоже, старый раб решил мышонка откормить. И правда, слишком худой, слишком голодный. Да уж, украшение ложа Наместника. Горюшко синеглазое…

Ладно, хвалить, видимо, не за что, но и не натворил чего-то ужасного. И это уже хорошо. А значит, можно отдать подарки. Ремигий открыл большую корзину, которую втащил в кухню. Эйзе тут же заинтересованнно заглянул в нее. Пара теплых башмачков из меха, совсем крошечные — воину пришлось показывать размеры ножки, благо, что помнил, что маленькая ступня полностью помещалась в его ладони. Пара теплых меховых расшитых безрукавок — это для Альберика. Несколько простых рубашек, штанишки из льна, мягкая курточка из кожи. Местные жители давно одевались почти неотличимо от Тварей — все-таки холодный край, только воины Империи ходили в туниках, хотя даже летом жестоко мерзли. Игрушечный лук с затупленными стрелами. Эйзе надулся — он не ребенок. Мишень к нему. Мыш тут же заинтересовался, − куда повесим, как стрелять. Старик с улыбкой смотрел на них — непонятно, кто был более счастлив подаркам. Теплый меховой плащ с затейливой вышивкой. И… воин, немного замявшись, все-таки достал из корзины два браслета на тонкие девичьи запястья. Это у людей. У тварей же — как раз на руку молодого воина. Эйзе тут же сжался. Старик неожиданно сказал:

− Хорошие поручи, защитят от удара мечом по запястью.

Мышонок неуверенно протянул руку, взял золотые безделушки, начал рассматривать. Ремигий с благодарностью взглянул на Альберика — он не дал разгореться ссоре. Воин, и правда, подбирал безделушки для защиты рук мышонка, ну кто же виноват, что у тваренка тонкие запястья. Меч… Из обнаруженного схрона. У тварей мечи намного легче, Эйзе тяжеловато было бы управляться с мечом людей. Все руки бы повывернул. Мышонок резко поднял глаза, губы отчаянно дернулись. Воин мягко сказал:

− Малыш, мне Ярре рассказал, что случилось, что тебя оскорбили, что ты рукой оружие искал. Только не размахивай им зря.

Мышонок напряженно спросил:

− А если против тебя?

Наместник ответил горько:

− Если против меня — то мне уже будет все равно. Это смерть в любом случае.

Мышонок опустил голову, сглотнул горький комок в горле. То, что через три дня отправляться на границу, что опять разъезд погиб, Ремигий не стал говорить. Ненависти не было, просто горечь. Мальчишка не виноват — война…

Раб развязал веревку на ножке мышонка, спокойно сказал:

− Все. Если подарки кончились, то пора есть.

Мыш удивленно взглянул на воина, тот засмеялся — старый раб явно взялся за воспитание дикой твари. Эйзе увлеченно жевал пирог, зажевывал его сыром, запивал молочком. Старика он не стеснялся, как ни странно, а воин старался не глядеть в сторону мальчишки, чтобы не смущать. Он слишком наголодался, да и в последние пять дней очень стеснялся что-либо просить. Конечно, насытившись, твареныш заснул прямо за столом. Старик тихо сказал:

− А я его хотел еще заставить искупаться — весь в земле перемазался.

Ремигий засмеялся:

− Теперь уже завтра. Пусть спит. Он в пути сильно намучился. Прошу — не ругай его сильно, он многого не понимает, не надо обижать малыша.

Старик кивнул:

− Да, как прикажете.

Наместник вздохнул, осторожно поднял мальчишку на руки, понес в спальню. Раздел осторожно, уложил, закутал в одеяла. Усмехнулся — мальчишка отчаянно боялся, что силком потащит на ложе. А сам засыпает, еще до него не добравшись. В паху опять привычно заныло. Ладно, сегодня можно. Мыш уснул, Альберик за ним приглядит, а до утра воин уже вернется. Смешные заботы — не дать повода обидеться и обеспечить присмотр, как маленькому. В конце концов, сколько можно терпеть…

Дорога в веселое заведение давно знакома, маленькая дверка в заборе. Городок пограничный — не принято выставлять подобное. Зато внутри — все по образу и подобию имперских шикарных борделей. Сад, большая приемная, тихие звуки цитры — кто-то из девочек упражняется. Понятно, что дорогое удовольствие — хорошая девушка, умеющая и развлечь, и поболтать о чем-то легком, если будет на то воля купившего ее ночь. Хозяйка расплылась в улыбке — то, что принесло самого Наместника, было доложено еще при входе в калитку. Редко бывает, а так ничего — девчонок не бьет, платит хорошо. Каждый раз подавай ему новую — ну, это дело его. Хозяйка уже утратила блеск молодости, а так — еще вполне… Правда, нравы она поддерживает весьма строгие — и в заведение не так просто попасть, а уж, если отличился пьяным дебошем, то потом калитка для тебя закроется навсегда.