Ненависть - [144]

Ярре терпеть не мог казематов гарнизонной тюрьмы. Ремигия вечно перекашивало от ярости, когда необходимость заставляла его появляться там — допросить очередную пленную тварь, наказать провинившегося. Он не мог забыть застенков Имперской тюрьмы и никак не мог принять то, что власть Наместника зиждется еще и на этом. Старый сотник отлично понимал это. Цезарион мог прогнать плетьми эмиссаров тайной службы по тогда только что прорубленной просеке — крепости еще просто не было, а потом выпереть их из страны под конвоем, с безумным письмом, адресованным Солнечноликому. Ярре — не мог. Он понимал, что разведка и тайный сыск — это еще один щит, поднятый над буйной головой его бывшего воспитанника. Огромный медведь, отбивающийся от своры гончих, — вот во что превратился бы Наместник без добровольной службы сотника. Поэтому грязь допросов и разборок валилась на сердце полуседого старика. А обиженных всегда было много — Цезарион сдерживаться не любил. И не все принимали его решения безропотно.

Сегодня все было не так страшно. Перепуганных гуляк нашли без труда, их сотник, едва не поседевший от глупости своих подчиненных и в ожидании страшной кары, уже сидел возле входа в допросную комнату. Молчаливые люди-не из его сотни, слепо преданной своему предводителю, а специально выделенные, тихо стояли за спиной Ярре. Да, грязно, да, недостойно воина. Да, да, да… Но Наместник должен жить! Суть всего служения армии — голова должна быть цела. Ценой жизней менее важных. Потому что… Да просто потому, что была дана клятва защитить дурного наследника рода еще старому Цезариону, за несколько дней до его мятежа. Ремигий не знал и не должен узнать никогда. Глава рода никогда не ошибался в оценке своего сына, да и Ярре никогда не заблуждался. Стальной клинок может быть съеден ржавчиной, разъеден интригами и грехом…

Поэтому Ярре повезло — после непродолжительного допроса и наказания виновных, проще сказать — выпороли их, он уже вернулся домой. Стянул с себя доспехи, осторожно оставил их у входа в комнату Лиса, тихо шагнул в теплый родной мир. Рыжий уже спал — не дождался. Сотник тяжело вздохнул — он очень устал от всего произошедшего, стянул одежду и скользнул в тепло, укладываясь возле нежного тела возлюбленного. Лис сладко вздохнул, приваливаясь поближе, не просыпаясь, прижался губами к волосам Ярре и внезапно вскрикнул, открыл замутненные сном глаза. Встревоженный Ярре, не поняв, в чем дело, ласково зашептал:

— Это я, спи, спи еще. Я тоже буду спать.

Но юноша внезапно шарахнулся в сторону, вбил себя в угол, с ужасом смотря на сотника.

— Лис, что? Что случилось?!

Ноздри твари шевелились, он явно принюхивался. Человеческое лицо затуманилось, стало скуластым, непривычным.

— Лис?!!

Юноша только головой мотал, отстраняясь от протянутых рук сотника.

— Да что с тобой?

Лис закусил запястье своей руки, чтобы не завизжать в голос и не перебудить весь дом. Запах… От волос сотника исходил запах страданий, боли, смерти. Людей… И очень слабый запах тварей. Глаза юноши стали безумными. За этот год, что он пробыл среди людей… Если бы он жил только в доме Ярре, он никогда бы не смог различить этот запах. Но то, что делали с ним те, кто покупал его тело, — он помнил их запахи, научился различать их настроение и следовать их желаниям. И он знал теперь, как пахнет страх и боль людей. От его сотника пахло чужой болью.

И Ярре каким-то несусветным образом понял, что произошло. Он мгновенно встал, отошел в самый дальний угол, мрачно спросил:

— Ты что-то учуял? Так?

Рыжий, продолжая терзать зубами запястье, молча кивнул.

— Все верно, я наказал людей, которые оскорбили Наместника. Но мы же, по сути, остаемся врагами для вас. Почему же ты боишься запаха крови людей?

— Не только людей…

Ярре опустил голову, скрипнув зубами. Все верно, не только людей. И что от того, что почти все они уходили по своей воле? Это только Лиса он сообразил заковать попервости так, чтобы он не смог себе перегрызть вены. Да держать в своем доме, а не в каменном мешке, который для привыкших к жизни на воле тварей казался могилой.

— Хорошо, я уйду…

Лис что-то невнятное пискнул в ответ. Все верно, я сейчас уйду, а мальчишка снова рванет вены на руках — не впервой, знает, где грызть.

Сотник остановился на полпути, мрачно сказал:

— Лис, ты прав. Я не только воин Наместника, но и его щит. В любых ситуациях, даже таких, которые оскорбляют его честь воина. Ты можешь это принять. Потому что я не изменился с сегодняшнего вечера. Или отказаться от меня… Но от того, чтобы защищать тебя — я не откажусь все равно. Думай, чего ты хочешь…

Юноша тяжело, судорожно дышал. Ярре молча смотрел на него. Еще недавно его корежило от мыслей, что его возлюбленного Лиса касались чужие поганые похотливые руки. А теперь… Лис узнал то, что знать был не должен. Хотя… Законов чести сотник не переступал никогда. Но как объяснить ему все это? Твари, не человеку.

Лис внезапно зло спросил:

— Почему меня не замучил, как тех?

Сотник растерянно посмотрел на него. Он рывками вспоминал, почему ему пришла совершенно дикая мысль забрать плененную тварь к себе в дом… Любопытство, попытка приручить дикое существо. И… Лисенок, даже раненный, даже плененный, с замотанным ртом, чтобы не кусался, связанный по рукам и ногам, чтобы не покалечил его воинов…