Ненаписанные страницы - [25]

Сколько прошло времени? Час? Два?.. Кирилл не знал. Когда основное было сделано, он устало пошел снова звонить диспетчеру. Рубашка, промокшая от пота и воды, неприятно прилипала к плечам, в ботинках хлюпала вода.

По проводам заводского коммутатора два тревожных слова «продув печи» достигли сначала квартиры главного инженера, а затем Лобова. В этот вечер директорский домик напоминал повозку, которая мчалась вскачь по ухабам и кочкам. В квартире все сотрясалось от быстрых и тяжелых шагов хозяина. Смешивались в сутолоке вещи и люди: Лобов собирался на охоту.

Длинный рыжий сеттер Дик, предчувствуя азарт охоты, носился по комнате, бросался всем под ноги, припадал животом к полу, взвизгивая от восторга.

— Дик, на место! — зычно кричал Лобов, запихивая в сумку мешочек запасных патронов.

При звуке голоса хозяина собака прижимала уши, на минуту замирала, но потом с новой силой начинала неистовствовать. Дети помогали отцу: Коля тащил патронташ, Митя запасливо предлагал коробку с незаряженными патронами. Лобов с красным от возбуждения лицом торопливо отмахивался от детей, жены, думая только о том, чтоб не опоздать на вечернюю зарю. В такую-то пору и застал его звонок диспетчера.

— Что? Что? — переспросил Лобов, не сразу поняв, о чем идет речь.

— Четвертую продуло?

Лобов бросил на рычаг трубку и, высовываясь в открытое окно, крикнул шоферу:

— Заводи!

В охотничьих сапогах, кожаной куртке он спешно пошел к дверям, на ходу отталкивая прилипавшую к ногам собаку. Следом бежала Ольга Васильевна и спрашивала:

— Что случилось?

Он что-то крикнул ей и захлопнул дверцу машины.

На заводе Лобов сразу устремился к четвертой и, увидев уже приехавшего туда Бартенева, решительно направился к нему. Обычная сдержанность и на этот раз не изменила Бартеневу. Он коротко доложил директору о случившемся.

— Кто просмотрел? — строго спросил Лобов.

Кирилл Озеров, стоящий в нескольких шагах, выступил вперед и с выражением вины на усталом лице смотрел на директора. Мощным корпусом Лобов подался к Кириллу и сердито, быстро проговорил:

— Смотреть вот за печью надо. Не в мигалки играешь, а чугун варишь. А тебя печь, как девка, за нос водит. Ты…

— Причины будут выяснены позже, и я доложу вам о них, — спокойно проговорил за его спиной Бартенев.

— Завтра же, завтра! — отрывисто выговорил Лобов, резко надвинул на глаза кепку и крупно зашагал к выходу.

Шофер, увидев быстро возвратившегося Лобова, решил, что ничего значительного не произошло, и с сожалением заметил:

— Опоздаем теперь.

— Черт с ней, вот с охотой… — хмуро отозвался Лобов, втискиваясь на сиденье.

После ухода директора Кирилл сказал Бартеневу, что вся бригада останется на ночь, чтоб устранить последствия продува. Бартенев согласился, но в полночь отправил бригаду домой, предупредив, чтоб завтра утром на рапорте были все. Сам же оставался в цехе до утра.

В последнее время Павел Иванович Буревой все чаще удивлял жену непривычным для него прилежанием к ученым книгам.

— От учения человек с пути не сбивается, — нравоучительно сказал он как-то, увидев на лице Евдокии Ивановны лукавую усмешку.

— Видишь, дети книг нам оставили много: Толстой, Чехов, Горький… — Он трогал рукой корешки книг и узнавал авторов: — Шолохов…

— Это про Щукаря-то написал? — вспомнила Евдокия Ивановна.

— Ну, про Щукаря и про то, как советскую власть в деревне устанавливали, — снисходительно поправил Петр Иванович жену: — Но я думаю сейчас о том, что должны быть Толстой, Шолохов и в нашем, доменном деле.

Евдокия Ивановна покосилась на мужа, все больше удивляясь ему:

— А может, Паша, он уже есть, писатель-то доменный, а ты его не знаешь?

— Должен знать! — решительно возразил Буревой. — Он с нами родство свести обязан, потому как цех наш — самый большой в стране.

— Да, может, и с цехом знаком какой? — не унималась Евдокия Ивановна.

— Был один. Ходил между нами, все, что слышал, записывал. Я, говорит, должен научный фундамент подвести под вас. Бумаг увез — хватит на фундамент. Два года прошло, а книги-то нет.

Засучив на ходу рукава рубашки, Павел Иванович пошел умываться. Евдокия Ивановна аккуратно вытерла руки о фартук, раскрыла толстую книгу и на заглавном листе неторопко прочла: «Работа мастера на доменной печи». Она покачала головой, дивясь непривычному терпению мужа.

Вот эту-то книгу и читал Павел Иванович далеко за полночь, когда в дверь постучался Кирилл. Павел Иванович, не перебивая, внимательно выслушал его, коротко спросил:

— Смену принял от Кравцова?

— От него.

Наступило молчание, показавшееся Кириллу очень долгим. Не хотелось Павлу Ивановичу думать, что мастер-однокашник может подвести молодого сменщика. Сам Буревой на своем долгом веку доменщика не раз предупреждал продувы. «Может, осадку начал Кравцов давать?» — думал Павел Иванович.

— Ржавчина портит железо, зависть портит человека, — проговорил он, отодвигая книгу.

— Зависть? — удивился Кирилл. — Нет. Я сам не досмотрел, — возразил он, расслабленно поднимаясь со стула.

Утром перед рапортом Бартенев, заложив назад руки, стоял на площадке четвертой печи и смотрел, как Кравцов тяжелой кувалдой бил по электропушке. Казалось, он снова сознательно прибегал к этому устаревшему методу, чтоб продемонстрировать перед начальником силу своих рук, еще не утративших упругости. Бартенев не вмешивался в работу, но горновые, поглядывая в его сторону, видели, как ходили желваки за плотно сжатым ртом. Уже была открыта летка и желто-красным веером взметнулось пламя, а Бартенев все стоял и о чем-то сосредоточенно думал.