Немой Онегин - [40]
Томский. Подумать только, так вы и с ним… Кстати, о математике! У меня еще есть к вам просьба. (Графиня смотрит боязливо.) Да не об деньгах! («Смотрит боязливо» — даже в ХIХ веке мало кто делал такие неприличные ремарки. Попробуйте перед зеркалом сделать боязливый взгляд.)
Графиня. Об чем же?
Томский. Позвольте вам представить, только не для бала, истинного философа и замечательного математика…
Графиня. Кого!!!
Томский. Моего хорошего приятеля, Германна…
Графиня. Германна?!.. Кому же он, mon cher, известен?!.
Томский. Всем моим друзьям.
Маша. (в сторону). Игрокам. (Обратите внимание на Машу и её комментарии.)
Графиня. Этого недостаточно. Откуда он явился?
Томский. Он… родился чуть ли не в России; образование получил в Университете за границей.
Графиня. Но кто его отец? Какого он происхождения?
Томский. Вот этого я не знаю наверное… приятели говорят, что он — сын обрусевшего немца.
Графиня. А неприятели?
Томский. Думают, что он происходит от немецких… как бы это помягче выразить!..
Графиня. Иудей, что ли? Апчхи! (Чихает.)
Томский. Да… вроде этого. Но, во всяком случае, он человек замечательный…
Графиня. И ты давно с ним знаком?
Томский. Не особенно… но успел уже у него позаимствовать…
Графиня. Так он что, ростовщик? Апчхи!
Томский. Помилуйте, что вы! Я заимствовал у него частичку его знаний. Он занимается со мной смешанной математикой, открывает таинства природы.
Графиня. И много ты взял у него уроков?
Томский. Уроков? Позвольте, один, два… всего три!
Графиня. Немного… Апчхи! Апчхи! Апчхи!
Томский. Сегодня он обещал дать еще один. Я сейчас его видел у вашего дома. Я спешил к вам, а он стоял напротив этого окна.
Маша. (в сторону). Вот так оказия!
Графиня. Он стоял напротив этого окна?
Томский. Он хотел идти ко мне, но его вдруг остановила…
Графиня. Открытая форточка?
Томский. Нет, мысль, как уяснить себе кабалистику, или, вернее сказать, естественность мистицизма… О, это такая голова? (Входит Лиза с книгами.) Да вы сами, когда познакомитесь с ним…
Графиня. Я, мой милый, никогда с ним не познакомлюсь!..
Томский. Но, почему же?
Графиня. Потому, что я терпеть не могу загадочных людей — ни у меня в доме, ни перед моими окнами…
Лиза. (в сторону). О чем они?
Томский. Простите, grande maman, но не вы ли сами принимали у себя неразрешимую проблему, ходячую загадку всего мира — таинственного графа Сен-Жермен!
Графиня. Замолчите, сударь! Вы говорите нелепости. Не клевещите на того, кого ни вы, ни все ваши умники не в состоянии постигнуть! Вы не имеете права говорить о том, кто под именем Сен-Жерм… ах, дайте воды! (Лиза подает.)
Томский. (Маше). Кажется, я опять попал впросак!..
Маша. И еще не раз попадете…
Лиза. Вот капли, графиня, примите их. (Капает в стакан и дает.) (Вообразите: оказалось, что к этой реплике нужна ремарка. А то ведь Лиза могла сказать «примите», но не дать.)
Томский. Ей что-то частенько бывает дурно?
Маша. Она очень слаба.
Томский. От чего?
Маша. От нервов. (Маша произносит «от нерьвов».)
Томский. От нервов? (И Томский произносит «от нерьвов». Так что аристократ и крепостная девка используют один и тот же способ смешить почтенную публику.) Что же делать, таков закон природы.
Маша. И стоит вам только раз не остеречься…
Томский. Нет, бог с ней! Я теперь слова не скажу… Вам лучше, grande maman?
Графиня. Да, немного, прошло. Который час?
Лиза. Давно било час.
Графиня. Боже, я опаздываю на прогулку.
Маша. Да вы совсем готовы, вам только надеть ватный капот. (Зачем надевать на прогулку домашнюю одежду?)
Графиня. Ну, Paul, помоги мне встать. Лизанька, где моя табакерка?
Лиза. (подаёт, взяв со стола). Вот она. (Со стола взяла! Без ремарки могла бы сдуру достать из кармана широких штанин. Вот так пишут за Пушкина. Вот так и возникает объём произведения, соответствующий договору. Эпизод раздулся в 5 раз!)
Графиня. Лизанька, не забудь отдать ему его галиматью. Апчхи! (Идёт.)
Томский. Вы, grande maman, на меня не сердитесь?
Графиня. Анфан тэ рибль! (Почему выражение «enfant terrible», означающее «ужасный ребёнок», сочинитель этой галиматьи написал кириллицей и в три слова — diable его знает.) И не думаю.
Лиза. (Томскому тихо). Что вы наделали?
Томский. (тоже тихо). Кто же мог представить, что это ее взволнует?
Графиня. (в дверях). Poul, принеси мне какой-нибудь новый роман, только не из нынешних. (Poul это тот же Paul — разницы нет.)
Мы процитировали так много, чтобы показать масштаб безобразия и степень бесстыдства.
Если забыть о таланте и судить только по объёму — пиковая баба вчетверо толще дамы. То есть условного Пушкина тут maximum 25 %… Как бы вы отнеслись, если б к стакану водки некто долил три стакана мутной воды и сказал бы: вот литр водки. — Эта жижа — водка?… — … Успокойтесь, дамы и господа — материться мы тут не станем даже в тех местах, где это было бы чрезвычайно уместно и справедливо. Но важную вещь можно и без мата сказать так, что это будет понятно любой блондинке.
Читая про это безобразие, кто-то решит (заметьте, мадам, что здесь нет обращения к вам лично) — кто-то решит, что беда не так уж велика, если публика получает хотя бы четверть настоящего Пушкина. Нет и нет. Представьте, что вам положили еду на тарелку, три четверти которой — жутко грязные. Согласитесь ли вы есть, поскольку четвертушка тарелки всё же чистая? Нет и нет. Это просто грязная тарелка. Так и с текстом, который на афише называется «Пиковая дама», — наглая переделка просто-напросто живёт по украденному паспорту.
