Немой набат - [2]

Помолчали. Но незнакомец оказался говорливым.

— Кладбище захудалое. Разве я отца здесь захоронил бы? Ваганьково бы взял! Да могила семейная, из прошлой жизни. И надо же, Соколов-Ряжский рядом! Отец о нем часто вспоминал, а на погосте — встренулись! Мой полгода назад преставился, по надгробию хлопочу. Да-а, жизнь суета сует, сквозняк. Как ни голоси, как ни колеси, а сойдемся на кладбище.

Бубня без умолку, он часто поправлял узел галстука. «Руки деть некуда, — неприязненно подумал Виктор. — Как Жириновский нос теребит». Сознание резанула фраза «Ваганьково бы взял!». «Взять Ваганьково». словно авто модной марки.

Гроб опустили, и Донцов, приняв букет у телохранителя Вовы, пошел бросить горсть земли.

Когда над могилой поднялся холмик с временной табличкой на штыре, Нина поклонилась в пояс, сказала:

— Автобус ритуальный, он ждет. Двигаем потихоньку.

Последним подошел Донцов. Приобнял за плечи, сказал соболезнования, потом невзначай спросил:

— Мужчины пожилые — это родственники?

— Где у нас, Виктор, родственники? Сослуживцы папины, бывшие.

— А две женщины — вроде мать и дочь?

Но Нина всегда оставалась сама собой, проницательной и слегка насмешливой. Она сразу раскусила смысл вопросов и ответила по сути донцовского интереса:

— Богодуховы на поминки не едут.

— Кто такие Богодуховы?

— Это история долгая, трагическая. Как-нить опосля.

Шубин, попрощавшись с Донцовым, сказал жене:

— Меня не ждите, догоню. Один хочу побыть, сказать кое-что Степан Степанычу.

Но говорить Дмитрий собирался не с покойным тестем, а с самим собой. Свежий могильный холмик, могучая береза, скромный похоронный обряд пробудили в нем грустную, но величавую мысль. Ему подумалось, что именно сегодня по-настоящему уходит в вечность бывшая эпоха большого стиля, которая то ли Соколова наделила высокими людскими достоинствами, то ли сама заняла у его поколений нравственный капитал. Да, утвердился Шубин, сегодня — прощание с эпохой. Степан Степанович Соколов-Ряжский... Вспомнил, как заводской приятель тестя Подлевский, который в перестройку подался в бизнес, подтрунивал над Соколовым, называл его «дефис Ряжский» — мол, вынырнул Степан из орды однофамильцев. Шубин криво усмехнулся: уж он-то знал истинную причину «удвоения» фамилии.

Снова с печалью подумал, что сегодня не только хоронили трогательно-заботливого тестя, но с ним ушла в историю не очень ласковая, зато не стяжательская, добросердечная эпоха, сохранившаяся в закоулках памяти словно ржавые несрезанные гроздья пожухшей сирени. Философски вздохнул и, как ни чудно, испытал душевное успокоение. Завершилось время метаний, раздвоений, суетливой беготни мыслей, головоломной медвежути. Прошлое умерло. После шикарного кутежа на обломках СССР вступила в права другая эпоха — новые смыслы и обычки, взлом бытия, немилостивые государи, ставящие интересы выше ценностей. Жестоковыйное, накопительское, беспощадное к людским страданиям время — словно беспристрастное лицо манекена, но по-своему привлекательное, с перспективой, не прощающее промедления на развилках выбора. Правда, и старорусские традиции вернулись: не умеет эскадроном командовать — дать ему в управление губернию.

Аркадий Подлевский тем временем петлял среди частокола невысоких надгробий, двигаясь к семейному захоронению, и дивился происшествию. Никакие высшие силы его под бок не толкали, это сочинилось для фасону. Бродил по кладбищу в ожидании работяг, ушедших за цементом: они ладили фундамент под плиту коричневого мрамора с богатейшим декором, заказанную гранитчикам. Подлевский намеревался соорудить повыше, размашистее, но директор кладбища, не скрывая разочарования, — выгодный клиент! — наложил запрет на излишества: кляуз не оберешься. Вышло околомодье, но все равно «рашен майнд» — русский дух. Зато изготовят надгробие вне очереди.

На чужой погребальный обряд его навел случай. Но Аркадия поразило совпадение: Соколов, которого отец победно разгромил на поприще добывания земных благ и с которым до конца жизни заочно мерялся по части каких-то нематериальных «дисциплин», сравнялись кладбищем. Подумал удовлетворенно: «Уж по надгробию-то мы верх возьмем!»

А еще Подлевскому приглянулась смазливая бабенка на соколовских похоронах. Опаньки — и мысли перескочили на мирское: надо разузнать, кто такова, а обхаживать, шатать женщин мы умеем. Нажал мобильник, который всегда в руке, вызвал шофера:

— Иван, сейчас выйдет молодуха в фиолетовой шали. Ее надо до дому проводить. Понял?

Не успел дойти до родительской могилы, вякнул ответный звонок:

— Аркадий Михалыч, докладаю. Их двое. В ритуал не сели, идут на рейсовый.

— Та-ак... Значит, вот что, садись с ними в автобус — и чтоб сегодня же доложил адресок. Ключи оставь под сиденьем.

Дав указания кладбищенским работягам, Подлевский поехал в офис, где его застал новый звонок от шофера:

— Аркадий Михалыч, домик-то — избушка с консьержкой! Едва проскочил, а в лифте последний этаж нажал. Они на седьмом вышли. Там три квартиры, номера записал.

— Годится. Наведем справки.

Он всегда ковал железо горячим.

2

Телохранитель Вова зорко прощупывал глазами дорогу и ждал, когда Власыч, переварив текущие ньюс, переговорив по мобильнику, приступит к отвлеченным рассуждениям. Была пятница, они гнали в «Черепаху», а в таких случаях подопечного тянет философствовать. Дабы не отвлекать телохранителя от прямых обязанностей, Власыч — он за стеклянной ширмой — велел оборудовать «мерс» внутренней связью.