Немота - [4]

Первые три года по приезду меня, конечно, тянуло к социуму. Пьянили ночные огни, заведения с яркими вывесками. Что мы видели в своих провинциях? Разумеется, уехав восприимчивым пиздюком из дома за тысячи километров в город, где можно приобрести билет на карусель любого рода наслаждения, ранее казавшегося запретным плодом, адекватно воспринимать происходящее не всем удаётся. Перестаёшь тормозить на поворотах, набирая космическую скорость, наивно полагая, что движешься вверх, к точке нетривиального социального развития. А очухиваешься в блевотине, говне и сперме. Выигрывают те, кому удаётся вовремя спрыгнуть с карусели, отделавшись безобидными шишками.

Мы с Максом, моим одногруппником, другом и с некоторого времени соседом по квартире, встали в ряд с теми, кого засасывало в воронку саморазрушения, сопровождавшегося алкоголем, травкой, отношениями ради траха и демонстративным плевком в адрес товаро-рыночных отношений. Чем это было? Протестом против конформизма, который мы тем самым провозглашали? Материализма? Против снобов, душащих показной святостью? Или вызовом на фоне нарастающих политических волнений и напряжения, связанного с экономическим кризисом? Без понятия. Да и глупо об этом говорить. Мы тонули в неоправданных надеждах и неопределённости, связанных с утратой детских мечтаний, ценностей, веры, отсутствия идеалов.

Каждый по-своему заполнял дыру. Кто-то с головой погружался в учёбу, работу, оргии, травясь дешёвым пойлом, кто-то нёсся создавать семью, кто-то самовольно уходил из жизни. В сущности всё равнозначно. И дядя Вася с «Автоваза», зомбированный телевизионной пропагандой, и малолетняя потасканная шлюшка, гордо визжащая о своём блядстве из-под блестящей мишуры фрилава, и студент, парирующий о трансформации общества под дозой абсента, купленного на высланные предками деньги — все мы коптились в одном тигле.

Тогда же мне так не казалось. Понимание того, что где-то я нехило лажанулся, прилетело чуть позже, но прилетело со всеми прилегающими последствиями. Пытался вернуться в отправную точку, нащупать ядро первопричины, запустившее череду деструктивных косяков. Увы, события, складываемые годами, завязываются в узел, который собственноручно вряд ли по силам развязать без поддержки хорошего психотерапевта. Дёргаешь за одну нить, за другую, не врубаясь, то ли ослабляешь клубок, то ли затягиваешь. Можно срезать, но тем самым бесповоротно отсекаешь прошлый опыт, прошлого себя, оставляя обесточенную оболочку, лишённую идентичности.

Миновав с наушниками в ушах несколько остановок метро, решил повременить с фаст-фудом и вместо «мака» заглянул в супермаркет, купив банку кофе, упаковку плавленого сыра, два помидора, пакет овсяных пряников, после чего двинул прямиком домой. Квартиру мы снимали на Набережной Фонтанки. Так, клоповник для маргиналов, включавший две небольшие комнаты, протекавшие трубы, унитаз с налётом тридцатилетней давности, отсутствие отделки и скудный перечень гнилой мебели. Итого: убитое, непригодное для комфортного существования помещение с ежемесячной платой в двенадцать касарей с лица. Зато центральный район и от института недалеко. Последний фактор в процессе выбора сыграл решающую роль, однако, съехав из студенческой общаги, в вуз мы с Максом стали наведываться, как в поликлинику — по особым случаям.

Идея о переезде назрела к концу третьего курса. Я сменил должность пешего курьера на продавца-консультанта в подпольном круглосуточном алкомаркете, Макс устроился на стажировку барменом в ночной клуб, где ранее мы частенько зависали по пьяни. Денег стало больше, но параллельно назрели проблемы с комендой. Она и до этого к нам цеплялась, списав на «бессовестных бухариков» непотребного поведения, а на регулярные утренние возвращения начала катать лизоблюдные жалобы вышестоящему начальству. Так всё само и решилось. Одним тоскливым вечером за остывшим чаем Макс, не мусоля, спросил: «Может, уже съебёмся отсюда?». Возражать я не стал. Мне и самому осточертела жизнь в конуре, сохранившей трэшовые запахи не самых лицеприятных мгновений. Хотелось открыть жизнь на чистой, не исписанной, не замаранной странице, тем более финансы вполне позволяли. Полагал, как съедем, грязь выветрится из головы, чувство ответственности проснётся, наведя порядок в окиселившихся башках. Ясен хер, ничего подобного не произошло.

Квартира встретила тишиной, грузно повисшей в приторном запахе тропического спрея. Догадаться несложно — Макс приводил очередную тёлку. На кухне прела кастрюля с масляным бульоном от сваренных пельменей, в мусорном ведре покоился использованный гандон. Житейские издержки сожительственных будней. За годы я привык к проявлению неряшливости со стороны Макса. И сам был не из числа чопорных педантов, впадавших в панику при виде крошек на полу, поэтому спокойно бросил поверх резинки упаковку от плавленого сыра, вымыл посуду, но, зайдя в сортир, не удержался и смачно выругался. Из засорённой раковины несло смрадом. Несло до тошноты. А под крышкой унитаза в окружении двух тонких окурков плавал разбухший несмываемый тампон. Волна отвращения не заставила себя ждать. С психом вернувшись в кухню, я вылил горячий кофе, куски булки, намазанные щедрым слоем сыра, убрал в контейнер — есть расхотелось напрочь.