Немного удачи - [119]

– А еще он сегодня одет по-ковбойски. Полотняные ковбойские штаны, шестизарядные пистолеты и все такое.

Фрэнк лишь покачал головой.

Артур решил, что о Джуди лучше всего поговорить на смотровой площадке Монумента Вашингтону. В девять утра они зашли первыми в лифт, хотя и не были там одни, поскольку был праздничный день. Они стояли у окна с видом на Приливный бассейн, который не замерз, но покрылся инеем, и смотрели, как машины пересекают мост Четырнадцатой улицы. Наконец народ вернулся в лифт, и Артур сказал:

– Медленно, но верно, да?

– Она сегодня на работе. Сказала, что займется сортировкой бумаг. Но сегодня выходной, и там никого не будет.

– О’кей, – ответил Артур.

– Вчера ей дважды звонили. Один раз в восемь, второй – в восемь двадцать одну. Разговора не было ни в тот, ни в другой раз. На втором звонке я вышел в коридор и слышал, как она сказала: «Извините. Здесь нет никого с таким именем». – Артур записал время. Фрэнк продолжал: – Она по-прежнему никогда не говорит о политике. Когда моя тетка и ее муж были коммунистами в Чикаго перед войной, подобные разговоры никогда не прекращались. Никогда. Они не могли удержаться. Но я ни разу не слышал, чтобы Джуди говорила о чем-то вроде этого, никаких тебе «рабочих классов» или «империалистов». Или даже «буржуа». Вряд ли она знает, что такое «люмпен-пролетариат». На Рождество она ездила в Нью-Йорк.

– Губичев был там на Рождество.

– Когда я предложил сходить на «Щелкунчик», она ответила, что ей надо в Нью-Йорк. Я сказал, что уже взял билеты, может, она перенесет поездку? Она ответила, что я могу пожить у нее.

– Ты осмотрел квартиру?

– Конечно. Но ничего не нашел. Ничего по-русски, никаких русских романов даже в переводе.

– Ничего не понимаю.

– Она ненавидит Гувера, – сказал Фрэнк. – Помнишь Мелвина Первиса?[88]

Артур кивнул.

– Она ведь одного со мной возраста, какое ей дело до Первиса, мы тогда были детьми. Но я думаю, она всерьез ненавидит Гувера. Месяц назад она рассвирепела из-за того, что он сказал одной женщине, будто у нее зад как у мула, а лицо и того хуже. Женщина расплакалась, а Гувер бросил в нее комок бумаги. Джуди все время об этом говорила.

– Да, он скотина, – согласился Артур.

– Мне кажется, что если Гувер хочет кого-то поймать, этот человек для нее невиновен по определению, значит, что бы она ни передавала Губичеву, это должно помочь спасти того человека. По-моему, она думает, Гувер перешел какую-то черту и она как-нибудь может помочь наказать его. Он тиран. Это вендетта.

Артур уставился на него, больше ничего не записывая.

– Он с ней спал?

– Ни в коем случае. Но чем-то он ее обидел.

– Настоящий тиран – это дядюшка Джо.

– Но Гувер – тиран рядом, – продолжал Фрэнк. – Ну, она злится, но почему она решила передавать кому-то государственные тайны – если она вообще это делает, – я не знаю.

Когда открылась дверь лифта, Артур сказал:

– Не у всех одинаковые представления о лучшем мире.

– Некоторые вообще не думают о лучшем мире, – ответил Фрэнк.

На свой пятьдесят третий день рождения Уолтер, ничего не сказав Розанне, отправился к врачу. Он вычистил амбар и подстриг шелковицу, но, по правде говоря, теперь, когда они перестали держать скотину, на ферме в это время года заняться было почти нечем. Нужно было достать оборудование и проверить, в каком оно состоянии, но если ты убрал его в хорошем состоянии, как следует смазав, – а Уолтер всегда так делал, – то за зиму вряд ли что-то изменится. В этом году нужно было засеять пятьсот акров – сто сорок своих, сто восемьдесят у Фредериков, сто у отца и восемьдесят у отца Розанны. Джо у себя и отчасти на поле Фредериков сеял клевер. Около трети полей Отто и Уилмера оставались под паром, и это хорошо, потому что Уолтеру не хотелось сажать почти восемьсот акров. Посадка кукурузы и соевых бобов несколько удлиняла сезон, это был тяжелый труд, а Уолтер уже не так любил тяжелый труд, как раньше. Да, овцы – это заноза в одном месте, куры раздражают, а когда доишь коров, всегда ждешь какой-нибудь гадости, пусть даже простого удара замерзшим хвостом по лицу. Его прежняя любовь к лошадям прошла, когда он понял, какими послушными бывают тракторы. Но зато раньше на ферме царило такое оживление… Он носился туда-сюда, рвал на себе волосы, не понимая, каким молодым он был и как все было хорошо. Что ему сейчас нравилось в Джо, пусть он и помалкивал об этом, так это то, что Джо точно знал, чего ему не хватает. Он был сильным парнем (скорее, даже молодым мужчиной – ему уже двадцать шесть) и вечно пребывал в соответствующем меланхолическом настроении. Розанна постоянно говорила ему:

– Что с тобой не так? Приободрись! Ведь все хорошо! – А когда его не было рядом, она качала головой и заявляла: – Что ему нужно, так это забыть Минни Фредерик. Она-то его давно забыла, по крайней мере, как ей самой кажется. А он ходит как в воду опущенный.

– Он много трудится, – говорит Уолтер.

– А кто не трудится? – спрашивала Розанна. – Мне нужны внуки по соседству.

Доктор Крэддок и сам постарел, небось из-за курения, думал Уолтер. Когда он усадил Уолтера у себя в кабинете после осмотра и закурил «Кэмел», пальцы у него дрожали, пока он стряхивал пепел в пепельницу.