Немного ночи - [16]

Я вообще-то не люблю следить за собой, выбирать одежду, стричься и бриться. Еще я не люблю пользоваться туалетной водой и одеколоном. Шариковый дезодорант и крем после бритья – самое большое, на что меня хватает. Вы где-нибудь видели небритого гомосексуалиста в мешковатых брюках и несвежей футболке?

Мне почему-то всегда нравятся не вполне нормальные люди. Или даже откровенно ненормальные. В случае с мужчинами, это заканчивается, в крайнем случае, совместным распитием спиртных напитков или обсуждением литературы и политики. С женщинами все гораздо сложнее. Хотя где они – критерии нормальности?

Я вот думаю, что Катя Петухова была совершенно нормальной девочкой. У нее было красивое лицо, с очень приятными мягкими чертами. Лучистый взгляд. Волнующий низковатый тембр голоса. Ну, и все остальное было тоже… А большинство окружающих меня людей этого не замечали. Они занимались рядом с ней своими делами и считали ее обычной одиннадцатилетней девочкой.

Она, собственно, и была обычной одиннадцатилетней девочкой. Только я поверить не мог, что ей одиннадцать лет. И не потому, что грудь ее была, все-таки, не по годам развита.

Я не видел девочки. Когда я смотрел на нее, я видел смертельно привлекательную женщину, которая знает о своей привлекательности, и зачем-то вздумала притвориться ребенком.

Умоляю, не считайте меня извращенцем-педофилом. Я вовсе не вожделел ее. И не представлял, как запускаю руку ей запазуху или снимаю с нее штаны. Я, честно говоря, даже удивлялся, почему я не представляю себе этого. Но когда я слышал ее голос, особенно произносящий «Валентин», у меня в груди начинало что-то испуганно и жалко дрожать. Наверное, дыхательные мышцы…

Целый год я упорно, изо всех сил, считал ее просто красивым ребенком. Перелом в осознании произошел на мероприятии, которое в мире боевых искусств называется «аттестация». То есть, собирается народ и сдает экзамен на пояс. Какой кому полагается. Катя сдавала на зеленый. Она сосредоточенно повторяла раз за разом формальные комплексы пхумсе. А я сидел на скамеечке, радуясь возможности посмотреть на нее. Рядом со мной сидел двухметровый дяденька (назвать его парнем язык не повернется) лет двадцати пяти, бывший омоновец, Смирнов Дима. У него были короткие белые волосы, блеклые глаза, огромные кулаки и длиннющие костлявые ноги, совершенно нечувствительные к боли. Он был очень сильным, но медленным – сказывалась армейско-милицейская дуболомная спецподготовка. На мне был слегка помятый белоснежный добок с синим поясом, а на нем – сине-сиреневый спортивный костюм, из числа самых дешевых. Оба мы были босиком, и у обоих мерзли ноги от холодного щелястого пола спортзала.

Я-то полагал любование Катей своей маленькой интимной тайной. И похолодел, когда он сказал, медленно и отчетливо-утвердительно, как говорил всегда:

– Она очень красивая.

Я посмотрел на него, а он посмотрел на меня.

– Да, – сказал я, и подумал: «Жалко, что маленькая».

– Жалко, что маленькая, – сказал Дима, по-прежнему глядя мне в лицо.

– Да, – снова сказал я и ничего не подумал, а даже почувствовал какое-то облегчение, потому что мне уже не нужно было считать себя одиноким извращенцем.

Мы оба посмотрели на Катю. Она с очень серьезным лицом отрабатывала стойку пум-соги´ – на мой взгляд, самую изящную в тхэквондо. Она была одета в добок и светло-зеленую спортивную курточку поверх. И тоже была босиком. Она раз за разом расслаблялась, поставив ноги на ширину плеч и опустив руки, а потом, на выдох, подтягивала одну ногу к другой, ставя ее на носок, чуть приседала и ставила руки в ладонный блок сонкаль-маки´, оказываясь таким образом в положении, которое на русский переводится как «стойка тигра».

– Достанется же кому-то… – высказался я о наболевшем.

– Не тебе, не бойся. – серьезно сказал Дима, потом, видимо, оценил свои шансы и добавил, по прежнему твердо, – И не мне.

Я молчанием предложил ему продолжить рассуждения.

– Какому-нибудь авторитету или новому русскому. – продолжил Дима, – В любом случае, человеку с деньгами.

Я молча и уныло согласился.

– Но, ты знаешь, – неожиданно снова заговорил Дима, – Я ведь за нее любому уроду голову оторву. Пусть хоть одна мразь ее тронет…

Я обнаружил, что Дима снова озвучивает мои мысли.

– Да, – сказал я, – Я тоже.

– Видишь, Валюха, девчонка маленькая. Многие могут чего-нибудь попытаться… Так что смотри за ней. Если что – мне говори. Я любому зубы в глотку вобью.

Таким образом мы заключили странный союз по защите маленькой девочки, на которую оба смотрели совсем не как на маленькую девочку. Впрочем, союз этот так и не оправдал своего существования. У Кати и самой была тяжелая рука. И четыре года спустя мне довелось выслушать рассказ семнадцатилетнего прыщавого мальчишки, которого Катя чуть не свалила с ног ударом в челюсть.

Довольно быстро я пришел к выводу, что записывать лекции – совершенно бессмысленное занятие. Если преподаватель рассказывает что-то действительно интересное, то лучше слушать его и не отвлекаться на записи. А если, что бывает чаще, из его уст льется бесконечным мутным потоком сводящая скулы нудятина, то ее не стоит даже слушать, а не то что записывать.