Немного Мира Тьмы - [2]

При этих последних словах Франц резко обернулся ко мне с выражением внезапного возбуждения и опасения. Но в этот момент солнце снова ослепило меня, и Вики сказала:

— Ты начитался фантастики, Глен? Я имею в виду все эти космические ужасы и внеземных чудовищ.

— Нет, — сказал я, глядя на расплывчатую черную сферу, ползущую между гор, — потому что у чудовища с Марса или откуда-то еще столько лишних ног, так много щупалец, так много фиолетовых глаз, что оно становится реальным, как полицейский на посту. Если такое чудовище состоит из газа, то этот газ можно описать и создать чучело конкретного вида, который люди встретят, путешествуя по звездным дорогам. Я же думаю о чем-то… ну, призрачном, совершенно сверхъестественном.

— И именно это, Глен, это призрачное, совершенно ( сверхъестественное и есть то, что, по вашему мнению, нельзя ни описать, ни почувствовать? — спросил Франц со странной ноткой подавляемого нетерпения и неотрывно глядя мне в глаза, хотя «фольксваген» ехал по ухабистому участку дороги. — Почему вы так думаете?

— Вы уже частично ответили на этот вопрос.

Черная сфера в моих глазах теперь плавно скользила в сторону, пульсируя и постепенно исчезая.

— Мы стали слишком умны, проницательны и изощренны, чтобы бояться воображаемых вещей. Целая армия специалистов тут же отыщет объяснение сверхъестественному еще до того, как оно произойдет. Физики пропустили вещество и энергию через тончайшие сита, не оставив места для таинственных лучей и воздействий, кроме тех, которые они описали и внесли в свои каталоги. Астрономы следят за краем космоса при помощи своих гигантских телескопов, да и Земля слишком хорошо изучена для того, чтобы утверждать сегодня о наличии затерянных миров в глубинах Африки или Гор Безумия вблизи Южного полюса.

— А как насчет религии? — напомнила Вики.

— Большинство религий, — ответил я, удаляются от сверхъестественного — по крайней мере, религии, способные привлечь людей с интеллектом. Они сосредотачиваются на братстве, служении обществу, моральном лидерстве — или диктатуре! — и на искусном примирении теологии и научных фактов. Религию в действительности не интересуют чудеса или дьяволы.

— Ну, а оккультизм? — настаивала Вики. — Псионика?

— И там то же самое, — сказал я. — Если ты все же решишь заняться телепатией, экстрасенсорным восприятием, призраками и прочими сверхъестественными вещами, то обнаружишь, что на эту область уже предъявил права доктор Раин, тасующий бесконечные карточки Зиннера, а горстка других парапсихологов сообщит тебе, что они уже держат в руках весь мир добрых духов и теперь занимаются его классификацией, как это раньше делали физики. Но хуже всего, — продолжал я, когда мистер М. притормозил на неровном участке дороги, — что у нас есть семьдесят семь пород дипломированных психологов и психиатров (простите меня, Франц!), готовых объяснить все сверхъестественное работой нашего подсознания и влиянием прошлых эмоциональных переживаний.

Вики сдавленно хихикнула и добавила:

— Сверхъестественный страх почти всегда оказывается ничем иным, как детским непониманием и страхом секса. Мать-ведьма с грудями — тайной и подземной фабрикой по производству детей — и отец, принимающий обличье дьявола.

В этот момент «фольксваген», объезжая очередную груду гравия, снова повернул к солнцу. Я успел прищуриться, но лучи ослепили Вики, судя по тому, как она часто заморгала, глядя в сторону горных вершин.

— Совершенно верно, — сказал я. — Дело в том, Франц, что ученые эксперты — они и есть эксперты. Шутки в сторону. Они поделили внешний и внутренний миры между собой, и теперь стоит нам, заметив нечто странное (в действительности либо в своем воображении), обратиться к ним, у них тут же найдется рациональное, приземленное объяснение. Поскольку каждый из экспертов разбирается в области своих исследований гораздо лучше любого из нас, приходится принимать их толкования. В противном случае мы вынуждены были бы в глубине души сознавать себя упрямыми романтическими подростками или полными придурками. В результате, — заключил я, когда «фольксваген» объезжал рытвину, — в мире не осталось места сверхъестественному, хотя нас окружает множество грубых, пренебрежительных, саркастических поделок, имитирующих сверхъестественное в банальных фильмах о чудовищах и в кипах журналов, где печатаются меланхолически настроенные кудахтающие недоучки.

— Смех во тьме, — сказал Франц, обернувшись и глядя на поднятую «фольксвагеном» пыль, — клубясь над обрывом, она опускалась в глубокую темную лощину.

— Что вы хотели этим сказать? — спросила Вики.

— Люди не перестали бояться, — ответил он просто. — И боятся они того же, что и раньше. Просто теперь у них больше средств защиты. Они научились разговаривать громче, быстрее, умнее и ироничнее, заученно повторяя истины, провозглашенные экспертами для того, чтобы оградить нас от страха. Я мог бы сказать вам… — Он замолчал, задумавшись. Он действительно выглядел очень взволнованным, хотя сохранял на лице маску философского спокойствия. — Я могу пояснить тою мысль при помощи аналогии.

— Давайте, — поддержала его Вики. Повернувшись вполоборота, Франц смотрел прямо на нас. В четверти мили от машины дорога снова слегка поднималась, попадая в тень облаков. Я отметил это с облегчением, так как перед моими I пазами плыло уже не менее трех темных сфер, и хотелось укрыться от солнца. Судя по тому, как щурилась Вики, она испытывала то же самое. Мистер М., у которого на глаза была надвинута шляпа, и Франц, обернувшийся к нам, чувствовали себя гораздо лучше.